Палач
Шрифт:
— Не смею, не смею вас больше беспокоить, — еле слышно пробормотал он.
И бесшумно исчез — словно его и не было.
Я посмотрела на Ленку. Она по-прежнему тихо разговаривала со Славиком.
Глава 9. ИСПОЛНИТЕЛЬ.
Я понимал, что она не врет — побоится врать. Тем не менее я еще раз спросил:
— Выражайся ясней. Я все же никак не пойму — что ей конкретно от меня нужно? И в чем мой интерес?
— Боже мой, Славик, — приподняла брови Елена. — Я же говорю — не знаю. Честное слово, не знаю. Она говорит — ей требуется
Я хмыкнул, отрезая себе кусочек хорошо прожаренного телячьего филе.
— Помощь… Помощь от меня всем нужна… Дальше.
— Какая — понятия не имею. Но за помощь она может заплатить, она не из бедных.
— Как ее зовут?
— Ольга. Ольга Драгомирова.
Я снова хмыкнул.
— Она часом не из Бархатной Книги, а? Столбовая твоя просительница-то?
— Что? — не поняла Елена. — Из какой книги?
Я не ответил на ее вопрос. Да я и не надеялся, что эта шансонетка меня поймет.
— А ты-то что так суетишься, а, лапуля? — вдруг резко спросил я ее.
— Ну, она моя старинная подруга, — внезапно замялась красотка. — Хочу помочь ей…
Помочь!.. Я ясно читал у нее на лице лишь одно чувство — алчность. Мне стало скучно — не умеют женщины лгать. Их пресловутая женская хитрость для меня — сплошные побасенки. Не умеют лгать. И никогда не научатся. Хитрить — да, немного умеют. Но по-настоящему лгать?.. Нет. Это исключительная прерогатива мужчин.
— Ну, что ж, Елена. — сказал я, придвигая к себе соусницу. — Зови сюда свою протеже. Я побеседую с ней. Но учти — пять минут, не более.
— Хорошо, Славик, хорошо, я ее предупрежу. Вот увидишь, она тебе понравится.
Я даже не повернулся, когда Елена, стараясь особенно не цокать каблуками, обрадованно поскакала от моего столика. Плеснул себе минеральной воды, сделал большой глоток. Я на время выкинул эту дуру из головы и задумался о ее хахале-весельчаке. Кажется, пришла пора избавляться от этого пузатого дурака и его тупой банды. Он последнее время что-то начинает делать глупости, пусть даже пока мелкие, но это становится опасным. В деле даже мелочь может оказаться непоправимой. Кому уж, как не мне об этом знать. Достаточно вспомнить ту прошлогоднюю московскую историю с этим, как его, грузином… Бывшим футбольным боссом… Как же его фамилия-то была?.. Я не успел вспомнить, потому что мне помешал звук приближающихся шагов.
— Станислав Андреич, познакомьтесь пожалуйста. Это — Ольга Матвеевна Драгомирова, — раздался за моей спиной сладкий голосок Елены.
Я неторопливо повернулся, не поднимаясь со стула. Мне было абсолютно наплевать на приличия. Чего ради мне вставать перед какой-то там бабой, тем более пришедшей что-то там у меня нудно клянчить.
Я редко ошибаюсь, но сейчас я ошибся. Она была совсем не какая-то там.
Рядом с Еленой непринужденно стояла не просто симпатичная молодая женщина. Она была красива невероятной, абсолютно несовременной и в то же время сумасшедшей, сразу же захватывающей тебя красотой. И еще в ней был тонкий, расчетливо поданный шарм. В ней действительно чувствовалась порода. Точно, точно — я не зря угадал насчет Бархатной Книги. Это не просто воспитание. Воспитанием, пусть даже самым хорошим, нынче такого не добьешься. Это дает только кровь — столетия и столетия хорошей, не смешанной с плебейской водичкой крови. Хотя за последние семьдесят лет намешать можно было что угодно и кому угодно.
На глаз я дал бы ей лет двадцать пять, ну, может быть чуть более. Она была в скромном, обтягивающем высокую грудь шерстяном платье. Подол едва-едва прикрывал точеные колени. В руке она держала маленький кожаный баульчик.
Она смотрела на меня слегка раскосыми огромными глазами. И, как ни удивительно, в них я не видел ни страха, ни смущения, — ничего, кроме какой-то пока непонятной мне странной отстраненности. И легкого скрытого удивления — почему этот хам не поднимается в ее присутствии — в присутствии женщины. Имено так я прочитал в ее глазах — хам.
Я давно уже привык к тому, что все, кто меня знает или обо мне слышал, — и мужчины, и женщины, — меня боятся. Боятся и подчас совсем беспричинно, заочно ненавидят. Что делать, такова жизнь и таков я в этой жизни. Но эта женщина не боялась меня — я это ясно видел и более того — ощущал. А ведь она наверняка знала от Елены или еще от кого-нибудь, кто я и что я — иначе бы ко мне не пришла. И тем не менее она абсолютно не скрывала того, что мы с ней — не ровня. Она — выше. И неизвестно еще, кто у кого будет просить.
Как ни странно, мне это понравилось. И я решил, что уж хамом-то в ее глазах я никогда впредь выглядеть не буду — не в моих это теперь интересах.
А еще я сразу понял, что рано или поздно она будет моей. Скорее рано. Вся целиком — и душой и телом, прости меня Господи, за такой трюизм, пусть даже не высказанный вслух. А потом… Что будет для нее потом — я тоже понимал: сладкое, иногда не совсем рабство, золотая клетка, кнут и пряник с постепенным привыканием и к первому, и ко второму: но в данный момент меня не это волновало. Я привык решать все свои проблемы по ходу их возникновения — так уж меня приучила моя не совсем легкая жизнь.
Я встал и отодвинул для нее стул.
— Присаживайтесь, — мягко сказал я ей. — Прошу вас.
— Ну, я пошла, — заторопилась понятливая красотка Елена. — Если что-нибудь от меня понадобится, Станислав Андреич, — я в гримерной.
Я не ответил ей.
Ольга села. Молча. Я сел напротив и тоже молча стал ее бесцеремонно разглядывать. Она смотрела на меня своим загадочным взглядом нильской сомнамбулы.
— Вы позволите мне называть вас — Оля? Учитывая нашу разницу в возрасте, — наконец вкрадчиво спросил я, не сводя с нее взгляда. Спросил с эдакими бархатистыми зачаровывающими нотками в голосе — это я хорошо умею проделывать, когда мне очень надо.
— Мне все равно, — ответила она равнодушным тоном. — Как вам будет угодно.
Ого! Мне будет многое угодно, моя дорогая, только ты еще об этом не знаешь.
— Пить что-нибудь будете? — поинтересовался я.
— Спасибо, нет. Я за рулем.
— Кофе?
Подумав, она утвердительно кивнула. Я поднял руку. Бесшумно подлетел официант.
— Два кофе. Молоко. Мне без сахара. А вам, Оля? — спросил я ее.
— Мне тоже без сахара, — кивнула она.
— Два без сахара, — продолжил я, не глядя на официанта. — Венские пирожные.