Палач
Шрифт:
Я села в машину и пристегнулась.
– Я знала, что ты согласишься мне помочь, – радостно произнесла Роуз, разворачиваясь на проселочной дороге. – Да не переживай ты так! Я потом тебя прощу. Когда жизнь налажу, приедешь ко мне погостить. И за Айени не переживай. Возможно, после всего он даже захочет уехать к тебе? Забирай! – она засмеялась. – Мне не жалко!
– Какая же ты сука, Роуз, – прошептала я.
– Я?! – взвилась она. – Я сука?! Всю жизнь все тебя боялись! Мэйю то, Мэйю это! Не зли Мэйю! Помоги Мэйю! Ну и где сейчас твои дружки-райоты?! – кричала она. – Где
– На дорогу смотри, – напомнила я.
– Вот она – твоя сила! – Роуз начала тыкать в меня своим третьим пальцем.
– Да прекрати ты, наконец! – я оттолкнула от себя ее руку.
Впереди был выезд на трассу, а Роуз не сбрасывала скорость.
– Притормози! – попросила я.
– Не указывай мне, что делать! – Роуз повернулась ко мне лицом. – Закончилась твоя власть! Хватит! Нажрались!
– На дорогу смотри! – прикрикнула я на нее.
– А не то что?
Тот момент я отчетливо помню. Мы круто вошли в поворот и в боковом стекле за силуэтом Роуз я увидела машину. Удар.
***
Я открыла слипшиеся веки и поняла, что мне очень больно. Тело разваливалось на куски, а сил прыгнуть хотя бы во второе измерение не было. Перед глазами возник кто-то. Чья-то фигура.
– Если вы слышите меня, моргните.
Я моргнула. Потом поняла, что у меня из горла трубка торчит. И приборы пищат рядом.
– Мэйю, лежите спокойно. Я достану трубку.
Я моргнула.
Трубку достали, и стало легче дышать. Я закашлялась и почувствовала неимоверную боль в животе. Я хотела поднять одеяло, чтобы посмотреть, что так болит, но какая-то медсестра меня остановила.
– Все в порядке, Мэйю. Сейчас боль пройдет.
– Где моя сестра, – сипло спросила я. – Где Роуз?
– Все хорошо, – повторяла медсестра.
– Где Роуз? Что с моей сестрой? Где она?
– Айени, тебе сюда нельзя! – сказал кто-то громко.
– Отвали от меня!!!
– Где моя сестра… Где Роуз?
Его лицо перед глазами. Его лицо.
– Где Роуз? – прошептала я.
У него в глазах появились слезы.
– Мэйю… – он смотрел на меня и слезы покатились по щекам.
– А-а-а-а… – вырвалось из меня. – А-а-а-а! – я затрясла руками. – А-а-а-а-а!!!
– Айени, уйди! – кричал кто-то. – Айени, немедленно уйди!
– А-а-а-а-а!!! – голосила я.
Меня вырубили препаратом. Я проснулась на следующий день. Рядом сидел Одьен.
– Привет, – он улыбнулся и сжал мою руку. – Как ты себя чувствуешь?
– Ты вырос, – прошептала я и заплакала.
Живот снова начал болеть.
– Мэйю… Дать тебе лекарство?
– Где мои родители? – спросила я, и Одьен отвел глаза.
– Когда похороны?
– Они уже были, Мэйю.
– Когда?
– Ты неделю была в коме, – ответил Одьен и с силой сжал мою ладонь.
– А где мои братья?
– Они с твоими родителями.
– Она очнулась? – голос Айени.
– Тебе сюда нельзя, – злобно ответил Одьен.
– Мэйю, – Айени подошел ко мне.
На нем лица не было. Глаза отечные, щетина недельная. Я смотрела на него и понимала, что больше не хочу смотреть. Не хочу его видеть. Никогда. Я виновата. Я виновата в том, что выжила, а она и ее ребенок умерли. И хотя я не помнила того момента, как забрала у нее жизнь, я знала, что сделала это. Потому что она умерла, а я выжила. Потому что она была послушницей, а я – палачом, который погибал.
– Уйди, – прошептала я, глядя на него. – Прошу тебя, уйди…
И он ушел. Он ушел, а его брат остался.
Меня перевели из реанимации через два дня. Я оказалась в палате-люкс в отделении, где работал Одьен. Это он собрал меня. Ушил легкое, ушил печень, удалил селезенку, сшил разорванный кишечник. У меня был сломан таз и бедро. Их тоже собрали, и теперь во мне было немного искусственного материала. Мне нельзя было ходить, и дни напролет я проводила в постели, лежа на спине. Ко мне приходил заниматься инструктор, массажист, сиделки мыли меня и переодевали. Несколько раз пытался зайти Айени, но я тут же впадала в истерику, и он уходил. Родители и братья не навестили меня ни разу.
Мы с Одьеном никогда об этом не говорили. На своих дежурствах он заглядывал ко мне и приносил горячий кофе с круассанами. А иногда он просто оставался на работе допоздна, и тогда мы вместе с ним смотрели комедии по телевизору и обсуждали последние выпуски медицинских журналов. Одьен был первым, кто взял меня за руки и помог мне встать. Он был первым, на кого я опиралась, выходя в коридор без «ходунов».
Это произошло за неделю до выписки. Был поздний вечер, и большинство врачей ушли домой. Я вышла в коридор на прогулку и шла в ночной рубашке вдоль одной из стен, придерживаясь за перила. В конце коридора, по которому я шла, я увидела своих родителей. Они были одеты в черное. Я остановилась. Они смотрели на меня. Я – на них. Спустя несколько минут за родителями показались фигуры моих братьев. За ними – Айени и Одьена. Мама первой пошла навстречу ко мне. Остальные последовали за ней. Мама остановилась в метре от меня. Остальные – за ее спиной.
– Мама, – прошептала я и слезы навернулись на глаза.
Она не плакала. Она смотрела, как плачу я.
– На ее месте должна была быть ты, – наконец произнесла моя мама и бросилась на меня с кулаками. – Тварь! Тварь!!! Я тебя ненавижу!!! Ты убила ее! Ты убила ее!!! Тварь!!!
Она повалила меня на пол, а отец и братья пытались оттащить ее назад. Одьен подхватил меня на руки и унес в палату. Я слышала стенания и ругань в коридоре. Я слышала, как мать проклинала меня.
– Она не в себе, – пытался успокоить меня Одьен. – Она не понимает, что говорит.
– Мэйю, – Айени снова оказался рядом.
Он был рядом, а я все еще не могла на него смотреть.
– Лучше бы я сдохла, – прошептала и укрылась с головой.
Я рыдала долго. Так долго, что не помнила, как уснула. Когда проснулась, Айени все еще был рядом.
– Я связался с центром реабилитации в Т. Послезавтра они готовы тебя принять. Восстановление после таких травм займет не меньше года. Да ты и сама это знаешь. Я хотел тебя спросить…
– Спрашивай, – вздохнула я.
– Куда вы с Роуз ездили?