Пальмовая ветвь, погоны и пеньюар
Шрифт:
Операция выявила не только выдающиеся организаторские способности тех, кто ею руководил, но и героизм её рядовых участников, – истинный героизм, поскольку коммунисты, обнаружив, что их центр в Серра-до-Мар блокирован со всех сторон, открыли огонь. В результате перестрелки ранены два агента и убиты шесть коммунистов, среди которых находился усиленно разыскиваемый Рябой. Захвачено пятнадцать партийных руководителей высокого ранга, большое количество оружия и запрещённой литературы. Без сомнения, последуют новые аресты: расследование продолжается, идут допросы. Об участии в этой операции армейских подразделений хвастливое заявление умалчивало.
Через несколько дней начальник полиции Сан-Пауло устроил пресс-конференцию для аккредитованных при его кабинете журналистов и сообщил о новых успехах своего ведомства. В ходе розыска и на основании полученных на допросах данных удалось установить местонахождение тайной типографии,
Репортеры получили возможность осмотреть и сфотографировать трофеи двух грандиозных операций: жалкое вооружение – несколько револьверов, два ружья, исковерканный пулемет, патроны – и множество печатной продукции. Кроме пачки экземпляров последнего номера газеты, там были манифесты, прокламации, памфлеты, в которых содержался анализ международного положения, не опубликованные в печати заявления о начале забастовок, призывы к рабочим и крестьянам оказать финансовую помощь нелегальным организациям, воззвания в защиту политзаключенных. Портреты Маркса, Ленина, Сталина, Димитрова и Престеса. «Песнь любви покоренному городу», напечатанная в виде листовки на оранжевой бумаге.
На этой пресс-конференции начальник полиции представил журналистам товарища Aco [27] – такова была партийная кличка Феликса Браги, известного в своём кругу грубостью и резкостью, а также фанатизмом и нетерпимостью. Недоучившийся студент-медик, Феликс скрывал своё буржуазное происхождение и говорил, что его отец был рабочим на текстильной фабрике. Асо не кончил курса в университете, всецело посвятив себя нелегальной деятельности, и быстро сделал карьеру из-за того, что жестокие удары режима нанесли серьезный урон руководству партии. Он стал членом ЦК и кандидатом в члены Политбюро.
27
Асо (aco) – сталь (португ.).
Начальник полиции не забыл упомянуть про важный пост, который занимал Асо, и про то, какую опасность для существующего порядка представлял он, а потом сообщил, что арестованный желает сделать заявление.
Слегка дрожащим голосом Асо прочёл документ, составленный и подписанный им накануне – по доброй воле, без всякого принуждения, как особо отметил начальник полиции. Оказавшись в одиночке и получив возможность поразмыслить над своей судьбой, Асо пришёл к выводу, что принес свою молодость в жертву недостойному делу: стал активным членом партии, объединяющей в своих рядах предателей и убийц, служащих интересам России. Партия обманывает рабочих и студентов, призывая их на борьбу за ниспровержение устоев общества, против религии, семьи, отчизны. Осознав свою ошибку, он, Феликс Брага, решил публично отречься от своих коммунистических заблуждений и порвать с этой преступной организацией, о чём и свидетельствует настоящее заявление, скреплённое его подписью.
Он читал плохо: путался в словах, запинался, повторял уже прочитанное. Журналистам сразу стало ясно, что текст заявления сочинил не он: никогда коммунист, пусть даже отрёкшийся, не назовет Советский Союз Россией. Но под документом стояла собственноручная подпись Асо – журналистам позволили сличить её с подписями на копиях, розданных присутствующим.
После того как унизительная процедура чтения окончилась, начальник полиции снова попросил подтвердить, что заявление сделано Асо по собственной воле, без всякого насилия или угроз. Не поднимая глаз, Феликс сказал, что он раскаялся в своём преступном прошлом и решил лично предостеречь бразильскую молодежь от тлетворного воздействия коммунистов. Начальник полиции задал ему ещё один вопрос: слышал ли он, чтобы кого-либо из арестованных подвергали пыткам? Нет, отвечал Асо, ни у кого из арестованных он не видел следов истязаний и не слышал, чтобы кто-нибудь жаловался на побои… Вспыхнули блицы, и агенты увели Асо – журналисты расспросить его не смогли. В самом деле, к чему расспросы, если подлежащий публикации материал не может быть ни урезан, ни расширен, ни оспорен, ни подтверждён?!
И вот на первых страницах газет появились жирные заголовки и фотографии на целый разворот; редакционные статьи восхваляли мудрость полиции и обращали внимание юношества на волнующее, искреннее и полное драматизма заявление Феликса Браги, наивного студента, увлечённого в пучину сладкими голосами коммунистических сирен. Целую неделю продолжались похвалы Новому государству и оскорбления по адресу Советского Союза.
Тем не менее ходили упорные слухи о том, что на самом деле события развивались совсем не так: всё было менее героично, зато более правдоподобно. Дотошные журналисты выяснили, что эта история началась со случайного
Там его допросил знаменитый инспектор Аполонио Серафим. На второй день арестованный, уже мало похожий на человека, назвал адреса партийного центра в Серра-до-Мар, подпольной типографии в Браса и сообщил о тайном заседании ЦК. Сам не свой от радости, Аполонио Серафим кинулся к начальнику полиции, а начальник полиции доложил вышестоящему начальству – командованию военного округа. Тайное заседание ЦК? Военные взяли руководство операцией на себя.
…Когда Асо привели на допрос и он увидел агентов с резиновыми дубинками, дымящуюся сигарету во рту одного из них, плети с узлами на концах, почти приветливую улыбку на лице Аполонио Серафима (Феликс знал его по фотографиям и понаслышке), он покрылся восковой бледностью и почувствовал холод в низу живота. Когда же он заметил у стены двух совершенно голых, избитых, окровавленных людей и узнал в них Бангу и Мартинса, то побелел и похолодел ещё сильней. На полу в луже крови лежал товарищ Гато – лицо его было изуродовано, а сам он то ли потерял сознание, то ли уже умер.
Мартинс и Бангу были рабочими, Гато – известным журналистом. Феликс Брага почувствовал, что сейчас обмочится. Аполонио подошел ближе:
– Ну, сейчас посмотрим, стальной ты или нет…
Он ткнул Асо кулаком в грудь, и тот на миг задохнулся. Аполонио Серафим был не лишён юмора. «Мои руки надо ценить на вес золота», – говорил он, демонстрируя слоновьей толщины лапы, железные кулачищи, Асо хватило одного удара.
– Не бейте меня, ради бога, я всё скажу.
И он сказал всё, что знал, и подписал заявление, которое потом прочел журналистам. Он лично указывал полицейским группам известные ему конспиративные квартиры и явки. Его признания вызвали новую волну арестов. Чтобы избежать суда и не сидеть с бывшими своими товарищами в одной камере, Асо попросил полковника, который в течение недели вёл ежедневные допросы, отправить его в Рио – там он сможет принести больше пользы. Когда через несколько месяцев он был освобождён, от его партийного прошлого не осталось даже клички, теперь и агентам было известно, что он не из стали.
Такие гнусные и грустные превращения время от времени случаются. Чем непреклонней и решительней держится человек, чем нетерпимей он к недостаткам других, тем слабее он оказывается в час испытания – перед палачом. Тот, кто принимал участие в борьбе, хорошо знает эту истину.
На самом деле Гато, который был распростёрт на полу в кабинете следователя, звали Жоакин да Камара Феррейра, и был он журналистом, редактором одной из крупных газет Сан-Пауло. Он вёл двойную жизнь: утром писал для своей газеты, вечером – для запрещенного подпольного журнала. Он был весёлый, смешливый, дружелюбный человек. Он не требовал, чтобы его товарищи были сделаны из стали, и не обвинял их в мелкобуржуазных пережитках. Две недели беспрестанных пыток не вырвали у него ничего – ничего, кроме ногтей на руках. Однажды утром, когда его доставили из камеры на новые муки, он бросился к окну, разбил стекло и осколками перерезал себе вены. Его бегом отнесли в лазарет и стали выхаживать. Но известие о том, что он арестован и подвергается пыткам, распространилось по редакциям. Его коллеги, профсоюз журналистов, Ассоциация работников печати Сан-Пауло, владельцы газеты, в которой он работал, забеспокоились и предприняли кое-какие шаги. Он не умер, но был судим и осуждён, сидел в тюрьме и вышел оттуда по амнистии 1945 года. Гато был полной противоположностью Асо: после освобождения он продолжал борьбу, пока не погиб уже при новом диктаторе.
В Рио-де-Жанейро хватали и сажали не только тех, кого выдал Асо, ещё носивший наручники. Многие врачи, инженеры, чиновники, банковские служащие и даже банкиры были арестованы и попали под суд. Их имена значились в списках тех, кто давал деньги для коммунистической партии, а списки обнаружили на проваленных явках.
Полиция ворвалась и в контору неподалеку от «Синеландии», принадлежавшую одному из самых ловких и умелых адвокатов, очень симпатичному человеку, который имел доступ в самые различные сферы и пользовался уважением даже судей Особого трибунала, где он вёл дела политических преступников. Ему и его коллегам часто удавалось смягчить приговор, а иногда и добиться оправдания. Этого адвоката звали Летелба Родригес де Брито. Вместе с ним арестовали одного из его коллег и троих его помощников – студентов юридического факультета.