Паломничество жонглера

Аренев Владимир Константинович

Фриний развел руками:

— Думаю, всё выяснится на месте.

— Так давайте отправляться в это самое место! — не выдержал Иссканр. — Стоим тут, как ребятня в чужом саду: залезли, а теперь обсуждаем, надо было лезть или не надо и чего хозяин сделает, ежли поймает.

— Пойдем, — поддержал Быйца. — Разговаривать, если кому-то очень припечет, можно и в пути.

Они пошли — безо всяких «боевых построений», обыденно и неспешно, рассеивая мрак коридора светом браслетов на руках.

Но потревоженная тьма уже кралась за ними по пятам, решая, когда же ударить.

* * *

В первый

момент, когда Кайнор взобрался по шесту на канат, им овладел нутряной, сосущий ужас. Ужас этот не имел ничего общего с риском прогулок на приличной высоте и без страховки — нет, Гвоздь испугался, когда не увидел в толпе нужного ему человека. Если он не пришел, значит, всей Кайноровой затее цена — «полплавника» медного. И значит, разбираться с гвардейцами нужно будет как-то по-другому.

А может, придется-таки поехать в столицу вместе с господином К'Дунелем, высоким ценителем площадного искусства.

Гвоздь отыгрывал обычную программу: плясал, жонглировал зажженными факелами, балансировал на одной ноге, водрузив на подбородок бутафорский меч, — проделывал всё это, а сам скользил по толпе взглядом.

Вот!

Он едва не уронил меч, когда заметил в задних рядах нужного человека. Тот, словно по заказу, пробирался поближе к площади. И был без жены, вероятно, оставшейся дома в наказание.

— А теперь гвоздилки! — звонко объявил Кайнор. Народ притих — здесь, как и почти во всей Иншгурре, про гвоздилки знали. Причем если авторство этих четверостиший безусловно приписывалось Гвоздю, то декламировать их могла любая актерская труппа, а многие поэты даже дерзали придумывать свои, подражая язвительному стилю Кайнора. У некоторых, вынужден был он признать, получалось вполне сносно.

Но по-другому, совсем не так, как у него.

— Я войны не боюсь и чумы не боюсь.Вечно лезу в петлю, над собою смеюсь.Но клянусь, если скажут:«В храмовничьей школе тебя учат на память», —пойду утоплюсь!

Захохотали. Кайнор подмигнул симпатичной молодице в первом ряду и продолжал:

— Каждый шаг наш по жизни — как след на песке.И гуляка шальной, и смиренный аскет —всяк мечтает побольше следов понаставить.Но вот ветер подул — только рябь на песке…

— Эй, приятель, — крикнули из толпы, — ты что же, самый умный, да? Или считаешь себя… хэх!.. вторым Тойрой Мудрым?

— Да не, — ответили крикуну, — эт-та он славы взалкал. Следы на песке, так сказать, «гвоздит»!

Кайнор улыбнулся «знатоку» души своей:

— Славы вкус? знаешь, слаще бывает моча!Мне не веришь? Спроси, дорогой, палача.«Пьедестал с эшафотом, — тебе он ответит, —часто разделены лишь ударом меча! »

Засвистели, по-девичьи взвизгнули — то ли от восторга, то ли сосед-рукоблуд за бочок ущипнул. Подкузьмили:

— Артист, а ты вообще-то разговаривать по-нормальному умеешь?

Кайнор пожал плечами:

—

Вопрошая поэта, его не серди,а не то он в ответе тебя отгвоздит.Если хочешь простого понятного слова —к капитану гвардейцев ты лучше иди.

С последними словами он указал на К'Дунеля, по-прежнему сидевшего где-то под ним, на фургонной лавочке.

А потом, выловив взглядом протиснувшегося наконец в первые ряды муженька Зойи, плеснул масла в пламя:

— Я не нажил друзей, я растил лишь врагов —идиотов, мерзавцев, владельцев рогов.Но мой враг самый страшный — я сам, без сомненья,так, танцуя, себя же сжигает огонь.

На «владельцах рогов» Кайнор недвусмысленно ткнул пальцем в нужную сторону — еще и подмигнул дуболому, чтобы уж наверняка. Тот пригляделся к жонглеру, узнал и взвыл от ярости. Его едва удержали стоявшие рядом, а то ведь бы отправился мстить обидчику.

А обидчик, словно не замечая волнения толпы и не слыша страшных проклятий, которыми награждал его рогоносец, отвесил тому низкий поклон:

— Улыбнитесь же, ну! Ну увел я женуно зачем бить рогами и выть на луну?Мы ведь с нею общались не так уж и долго —и к тому ж я, заметьте, ее вам вернул!

И это было последней каплей — тут уж никакие силачи не удержали бы обиженного! Он ткнул одного локтем в чувствительное брюхо, заехал второму кулачиной в глаз и, ревя как бык перед случкой, ринулся к фургонам.

Кайнор присел и еще раз взглядом измерил расстояние от того места, где он сейчас стоял, до купола местной храмовенки, притулившейся к площади неподалеку от места представления.

Гулкое «Ух! » — это обиженный муженек Зойи со всего разбегу врезался в фургон. С самыми, заметьте, гнусными намереньями: сбросить Гвоздя с каната.

Гвоздь разочаровывать беднягу не стал и «сбросился» — пусть порадуется человек!

Толпа ахнула, у Кайнора в желудке ахнуло тоже, он мысленно сосчитал до… раз, два, три… — на «три» он уже был впечатан лицом в рельефный купол храмовенки. Который, кстати сказать, оставался в тени. А луна сегодня стыдливо пряталась за тучи, поэтому…

Ну и так ясно, что «поэтому» — додумывать некогда! Гвоздь соскользнул на бордюр, обрамлявший купол, и перебежал по нему на ту сторону, которая была скрыта от глаз толпы — впрочем, увлеченной сейчас бушующим рогоносцем. Но ведь оставались еще и гвардейцы во главе с бравым господином К'Дунелем…

Спрыгнув на землю, Кайнор первым делом вывернул плащ и закутался в него поплотнее. Конечно, пестрое жонглерское трико плащ вряд ли скроет. Поэтому пришлось вымазать ноги в грязи, благо, этого добра в здешних канавах хватало.

Теперь главное подальше, подальше от самой вероятности быть кем-либо увиденным! Ибо гвардейцы, возможно, прямо сейчас прорубаются сквозь бурлящую толпу к храмовенке, и уж они, будьте покойны, допросят всех и разберут каждую хибару по бревнышку, чтобы найти Кайнора.