Памирская жуть
Шрифт:
Мартину не спалось. Едва приглушенные палаточной тканью звуки ночи не то что бы мешали ему, нет. Они просто отвлекали молодого человека, распугивая его робкие сновидения. Беззлобно отпихнув развалившегося и счастливо улыбающегося во сне Макса, Букс выбрался из палатки. И тут что-то заставило его замереть и прислушаться. Ему показалось, что он заметил какое-то движение. Кто-то крадучись пробирался вдоль скалы, то и дело останавливаясь и осматриваясь. Десятки предположений проносились в голове Макса, одно фантастичнее другого. Дождавшись, когда неизвестный совсем скрылся из виду, Букс кинулся следом.
Хорст Шиллинг двигался с завидной скоростью и к семи часам утра добрался до мрачного, ощетинившегося десятками
Он ел и наслаждался вселенским спокойствием этого красивого места и своим одиночеством. Шиллинг никогда не был человеконенавистником. Скорее наоборот. Ему даже очень нравилось находиться среди людей и особенно молодежи. Но за время их путешествия здесь, в горах Памира и Гималаев, он почувствовал какую-то странную усталость. Не старческую, когда ломит кости уже от одного взгляда на открытку с видом гор. Нет! А, скорее, усталость жизненную. Хорст сам удивился этому своему мысленному объяснению неприятных ощущений. Он начинал сомневаться, а были ли это действительно ощущения. Ведь ощущения – это реакция человека на контакт с чем-то ощутимым. А свою усталость Шиллинг никак не мог отнести к разряду физической. Отсюда и это его мысленное определение – жизненная усталость. Хорст посмотрел вниз, на серебряную проволоку ручья. Он понимал, что дело не только в этой самой жизненной усталости. Потому как если бы вся проблема заключалась лишь в ней, то с каждым новым шагом, уносившим его все дальше от лагеря, ему, по логике вещей, должно было бы становиться лучше. Но ведь этого не происходило. И тогда Хорст просто признался самому себе в том, что он тосковал. Да, именно тосковал. По его так неожиданно приобретенным и теперь, наверное, уже навсегда потерянным товарищам.
Навалившийся полумрак ущелья заставил Хорста со всей остротой ощутить свое одиночество.
Все же он успел привыкнуть к этим молодым и веселым людям. В последний раз представив себе их лица, Хорст отбросил сентиментальные воспоминания. Теперь перед его мысленным взором стояла только одна цель – найти таинственную дверь.
То, что он совершил чудовищную ошибку, до Мартина дошло слишком поздно. Увлеченный слежкой за Хорстом, а молодой человек, еще даже не имея возможности как следует рассмотреть шедшего впереди, уже догадался, что это профессор, он лишь под утро сообразил, что к преследованию совершенно не был готов. Мало того, он еще и оказался в пресквернейшей ситуации. Покидая свою палатку, Мартин даже не подумал о том, чтобы надеть свой спасительный жилет. У него не оказалось при себе ни грамма воды, ни куска хлеба, собственно говоря, ничего. Он замер как вкопанный на одном месте, когда его посетила эта равносильная удару грома мысль. Тихо выругавшись, Букс бросился назад. Подгоняемый сознанием всей нелепости ситуации, в которой он оказался, Мартин пробежал километров пять прежде чем снова резко остановился.
– Боже мой, Букс! – обратился он сам к себе. – Какой же ты идиот!
Все же бегал он гораздо быстрее, чем соображал. Было совершенно очевидно, что он не только не улучшил свое положение, а еще больше усугубил его. Теперь уже он точно был один. Отрезанный от всего мира и затерянный в бесконечных лабиринтах гор. Не зная толком, как вернуться назад, не имея при себе ничего, ему оставалось лишь положиться на свое
– Хорошо, хорошо, – пытаясь успокоиться, произнес он вслух. – Надо хорошенько вспомнить, откуда я сейчас бежал.
Потоптавшись на одном месте, Мартин все-таки выбрал, как позже оказалось, верное направление. Кофейная гуща ночи постепенно разбавлялась молоком утренней серости. Мартин, недолго думая, бросился со всех ног к темнеющим силуэтам далекой горной гряды.
В некоторых местах ущелье было просто до неприличия узким.
– Боже, как хорошо, что я не страдаю клаустрофобией, – прошептал Шиллинг.
Изуродованные бесчисленными трещинами каменные стены поднимались вверх почти вертикально. И отсюда, из глубин земли, небо казалось узкой блестящей полоской.
«Все равно, где верх, где низ, если попой вверх повис!» – произнес про себя Хорст давно позабытую школьную поговорку.
Через три с небольшим часа более чем неприятной ходьбы по дну мрачного ущелья, когда нервы профессора уже начинали звенеть как натянутые струны, он увидел впереди тонкую полосу света. А еще через некоторое время Шиллинг оказался в довольно безликой долине. Размерами она уступала всем тем, которые Хорсту пришлось видеть до этого. Окруженная со всех сторон горными вершинами, долина напоминала коронованную лысину великана. И действительно, ближе к центру она была словно нарочно выпуклой. Но на эти мелочи профессор обратил внимание скорее подсознательно. Так как его взгляд оказался прикован к хребту очень оригинальной формы и расцветки.
Своей формой скала напоминала нижнюю челюсть гигантского хищника. Два величественных пика по краям можно было сравнить с острыми клыками. А сравнительно ровную часть между ними – с резцами. Но вот что касалось окраски этого хребта, то красноватый оттенок для специалиста такого класса, как профессор Шиллинг, не представлял ничего удивительного. В свое время Хорст участвовал в одной геологической экспедиции на северо-востоке Австралии. И уж там-то он насмотрелся и красных скал, и розовых холмов.
За два с половиной часа быстрого марша Хорст пересек несколько выпуклую к центру равнину и теперь с интересом и нарастающим волнением рассматривал красноватую окраску горы вблизи. Это было ни с чем не сравнимое ощущение победы. Цель, к которой он шел столько лет, была наконец достигнута. Где-то здесь отец писал свое письмо. Где-то здесь мать Шиллинга в последний раз встречалась с его отцом. Какая она была, его мать? А ведь эти молчаливые горы видели и, наверное, еще хорошо помнят ее лицо. Ведь что для камня человеческая жизнь? Не больше, чем миг! Лицо Хорста светилось. Он улыбался, чувствуя, как невидимые нити прошлого, словно тончайшая паутина, касаются его лица. Он чувствовал себя счастливым в преддверии самого важного в своей жизни открытия.
Вход в пещеру профессор обнаружил почти сразу. Что-то подсказывало Шиллингу, что другого ему не найти. А также что именно на этом месте когда-то стоял и его отец. И, даже не обернувшись напоследок, Хорст шагнул внутрь.
Мартину безумно хотелось пить. Вот уже в который раз он проклинал себя за то, что так глупо изменил линию судьбы. Хотя, если как следует разобраться, то именно судьба-то во всем и была виновата. Мартин спрашивал себя, зачем ему вообще было нужно преследовать Хорста. Мало ли какие проблемы заставили старика покинуть лагерь ночью. Но именно тут-то и начиналось для молодого человека самое интересное во всей этой истории. Несомненно, в ночном бегстве Шиллинга из лагеря скрывалась какая-то тайна. Тайна, которую профессор тщательно скрывал от остальных во время всего путешествия. А с некоторых пор чужие тайны, как, впрочем, тайны вообще, Мартина стали здорово интересовать. Хотя, как он уже успел убедиться на собственном горьком опыте, такой интерес сильно влиял на поступки людей, делая их порой совершенно непредсказуемыми.