Память – это ты
Шрифт:
– Где он?
– Кто?
– Мой медальон!
– Откуда я знаю. Ты сам видел, я раньше ушел…
– Где он? – Под лезвием ножа выступили капельки крови.
– Ох! Ладно, ладно. Я вспомнил. Честно. Эти ребята всегда все несут одному человеку. Я тебе рассказывал.
– Ростовщик…
– Да, Эммет. Я могу тебя отвести, но…
– Пошел! И имей в виду: ты можешь сбежать, но завтра, через месяц или через год я опять приставлю нож к твоей глотке и уже не буду ничего спрашивать, клянусь.
– Слушай, какой ты злющий… Я усек. Лады, приятель. Спокойно. Не сбегу.
По правде говоря, не знаю, кто из нас больше нервничал. Я посмотрел на свою руку, сжимавшую нож, – она дрожала, как желе. Я отдернул ее, ужаснувшись самому себе.
Пройдя полгорода, мы оказались в средней части бульвара Рамблас. Перешли на другую сторону и продолжали путь, пока не оказались перед неприметной деревянной дверью, на которой висела полусгнившая табличка с надписью “Эммет”.
– Это здесь.
– Так входи. И если врешь, я клянусь, что…
– Я не вру, а нож лучше спрячь.
– Ну-ну.
– Слушай, я серьезно. Старик – та еще пройда. Не вздумай обманывать его, он хитрый лис. И всегда держит оружие под прилавком.
Я посмотрел на Полито с недоверием:
– Ты обо мне беспокоишься?
– Старику сто лет в обед, он слеп как крот, руки у него трясутся. Даже если он прицелится в тебя, вероятнее всего, башку снесет мне. Неохота помирать из-за твоего медальона.
Я толкнул дверь, нервно звякнул колокольчик. Открылся узкий проход между двумя уходящими в потолок высоченными стеллажами, заваленными всем подряд. Лавка ростовщика была такой крохотной и тесной, что оставалось только диву даваться, как все это в ней помещается. Прежде всего в глаза бросались старые книги. Огромные, каких я раньше не видел.
Мы дошли до конца коридора. В глубине, за изъеденным жучками прилавком, сгорбленный старик вертел перед моноклем перстень. Затем он попробовал его на зуб, словно хотел окончательно удостовериться в качестве, и спрятал в деревянную шкатулку. После чего прикусил желтым зубом очередное кольцо и, по-видимому, остался недоволен, потому что бросил его в другую шкатулку, к безделушкам.
– Вечер добрый, – сказал Полито, когда мы подошли к прилавку почти вплотную.
Эммет с любопытством взглянул на нас:
– Так-так-так… Кто к нам пожаловал! – Голос у старика был такой же скрипучий, как полки стеллажей в его лавчонке. В таком месте достаточно искры, и все сгорит быстрее, чем волосок в печи. – Давненько не видались, друг Полито!
– Занят был.
– Не-е-е… не верю. Опять попался, а?
Я сделал шаг вперед, чтобы старик меня заметил. Я не болтать пришел. Эммет что-то смекнул и, оглядев меня с головы до ног и составив себе впечатление, снова обратился к Полито:
– Чего вам?
– Я пришел забрать свое, – сказал я.
– Не-е-е… Приятель твой? – На меня он даже не взглянул. Как будто Полито был один.
– Твои ребята забрали у него медальон, который ему, похоже, дороже жизни.
Старик раскрыл глаза от удивления, но тут же взял себя в руки.
– Это так? – наконец обратился он ко мне.
– Да.
– Так-так-так… Мальчик с монетой…
– Это медальон. Он у вас?
– Ого. Он со мной на “вы”, – язвительно отозвался тот. – Дай-ка угадаю. Сирота? Из хорошей семьи? Видел жизнь в розовом свете, а теперь приходится изучать остальные оттенки, а? – Смех у него был ломкий и скрипучий, точно несмазанная дверь.
– Вы ничего обо мне не знаете.
– Ошибаешься. Я знаю, что ты ищешь монету и готов на все, лишь бы вернуть ее, так?
– У вас она или не у вас?
– У меня, – признал он просто.
Молчание расползалось, как его тонкие губы.
– Так верните.
– Послушай, мальчик. Ты на вид неглупый, так что, наверное, поймешь: это магазин. Здесь никто никому ничего не дарит. Здесь покупают и продают.
– Вернуть чужое – это не подарок.
– Не-е-е… совсем наоборот. Я за этот медальон заплатил неким очаровательным юношам кругленькую сумму. А ты что дашь?
– Что вы хотите?
– Мне нравится твой новый приятель, Поли. Смотри, мальчик, я не вор, и если ты поклянешься, что медальон и правда был твоим…
– Он мой, – отчеканил я.
– …я сделаю исключение и продам его по той же цене, по какой купил.
Краем глаза я видел, что Полито еле заметно отрицательно качает головой.
– Сколько?
– Пятьсот песет.
– Вы с ума сошли! У меня столько нет…
– Ну тогда ничем не могу помочь.
Он снова улыбнулся своей отвратительной улыбкой. Я в ярости обрушил кулак на прилавок. Эхо еще не стихло, как Эммет извлек откуда-то дробовик с отпиленным стволом и безмятежно направил на меня:
– Прошу. Хочешь еще постучать?
– Тихо, тихо, – вмешался Полито.
– Не-е-е… Скажи своему приятелю, чтобы убирался, а не то в голове у него будет дырка размером с тот самый медальон.
– Мы вернемся с деньгами. А ты держи медальон наготове, – примирительно сказал Полито.
– Еще бы вам не вернуться.
Мне хотелось перемахнуть через прилавок и стереть улыбку с его тощей морщинистой рожи.
– Идем. – Полито взял меня за локоть и повел к выходу.
– Послушай, мальчик… – Эммет пытался выглядеть равнодушным, – где ты его нашел?
Полито знаками умолял меня молчать. Старик явно провоцировал меня, но я знал, что рано или поздно верну медальон себе; я уже выяснил, кто его прячет. Поэтому повернулся и улыбнулся как можно более жутко:
– Я убил его владельца.
Мгновение мы мерили друг друга взглядами. Затем звякнул колокольчик, и я вышел из магазина.
Уже на улице у меня сдали нервы, но Полито встряхнул меня. Он не злился, скорее беспокоился.
– Черт подери. Я же сказал. Со стариком шутки плохи.