Памяти Анатолия Якобсона
Шрифт:
Замечательная черта Толи – его гармоничность. Он был блистательным эрудитом, поэтом, переводчиком, другом поэтов, вольнодумцем и диссидентом. И он был необычайно сильный человек физически. В те годы, когда мы с ним познакомились, и чуть позже он входил в десятку московской юношеской сборной по боксу. Он был великолепным боксером. Как известно, какое-то время подрабатывал грузчиком, мог поднимать огромные тяжести, вдобавок ко всему этому был великолепным шахматистом. И вот его интеллект и физическая сила делали его человеком необычайно гармоничным. Женщины его обожали, иного слова даже и не подобрать. Те москвички, которые помнят Якобсона, говорят о нем исключительно с обожанием.
Надо сказать еще о двух чертах: он был рыцарем,
…В те времена Толя очень любил мои стихи. Мне кажется, ему нравилось одно стихотворение, посвященное Сусанне Печуро, которое я послал ей в лагерь в числе прочих. Оно прошло через цензуру, она его получила. Оно короткое, его можно процитировать.
Ты – как за тысячу веков,Ты – страшно далека,Ты – из приснившихся стиховПоследняя строка.Строка, которой мне не в трудЛюбых певцов забить,Строка, которой поутруНи вспомнить, ни забыть.В те времена Якобсон сблизился с Анной Андреевной Ахматовой и довольно часто бывал в Ленинграде, он отвез ей подборку моих стихов, там было и это стихотворение. Надо сказать, что если Толя брался за какое-либо дело, то вкладывал в него всю душу… Мы с Толей были женаты на двух сестрах. Познакомились с двумя сестрами: Ириной Улановской и Майей Улановской. И вот такая мальчишеская, отроческая дружба привела к тому, что мы выбрали себе в жены двух сестер, и это как бы продолжало нас сближать, продолжало нашу дружбу. Но потом, к сожалению, возникли обстоятельства, которые ей мешали…
…Толя любил стихи Самойлова. С какой радостью однажды он прибежал и читал замечательные стихи поэта: «Давай поедем в город, где мы с тобой бывали…» и финал стихотворения:
…О, как я поздно понял,Что тоже существую,Что я имею сердце,Имею кровь живую,Что я наполнен словом,Что я владею речью,И что нельзя беречься,И что нельзя беречься.Так было написано в первом варианте, которому радовался Толя, который был лучше того, что поэт впоследствии опубликовал…
Начало 1950-ых
Наталия Григорьева (Гелина)
«Анатольич» И «Юночка», или уроки литературы и истории
В Москве, совсем рядом со станцией метро «Беговая» расположен 1-ый Хорошевский проезд, некогда очень тихая и зеленая улочка. Если идти от метро, то с левой стороны проезда тянется вереница однотипных четырехэтажных жилых зданий с уютными двориками. Дома начали возводить почти сразу после войны, в конце 40-х, строили их пленные немцы, позже эти дома заселили, в основном, семьями военнослужащих. Почти одновременно с жилыми домами, прямо посередине 1-го Хорошевского проезда построили школу № 689, типичное школьное здание постройки конца 40-х начала 50-х годов, их и сейчас в Москве сохранилось немало. На фоне однотонных домов, школа выделялась красной кирпичной кладкой. Поскольку дома, близлежащие к школе, были заселены семьями военнослужащих, то, соответственно, и ученики школы, процентов на 90-дети военных.
…С начала учебного (1959) года у нас уже сменилось несколько преподавателей истории, и в наших трех «восьмых» классах Анатолий был четвертым или пятым учителем истории с начала учебного года. К тому же, наш 8 «Б» был без классного руководителя, и им предстояло быть Анатолию Якобсону.
Наш новый учитель истории был очень молод – ему было всего 24. Похоже, что еще у него не было опыта работы в школе и, по-моему, мы были его первыми учениками. Он только недавно получил диплом, и на лацкане его пиджака поблескивал ромбик выпускника вуза. В его поведении было еще что-то мальчишеское. Он совсем не соблюдал дистанцию учитель – ученик. Он запросто мог кому-то из старшеклассников представиться при знакомстве как Толик, на перемене, в школьном дворе, побороться и поиграть в шумные игры с мальчишками нашего класса. Мы же, его ученики, всегда старались держать эту дистанцию: ведь мы еще были дети в пионерских галстуках, а он – наш преподаватель и классный руководитель, как вскоре мы узнали, уже семейный человек – отец крохотного сына Саши. Может быть, поэтому мы вскоре стали за глаза называть его Анатольич. По-моему, на первых уроках мы лишь наблюдали за ним, он был необычен. Ни по каким признакам он не походил на обычного школьного учителя.
Он заявил нам, еще где-то на первых уроках, что учебник истории можем выбросить, что учить историю мы по нему не будем, что будут читаться лекции, и что нам надлежало записывать их и впредь готовиться к урокам по этим конспектам. В отличие от других учителей он никогда не носил галстук. Верхние пуговицы его цветных или клетчатых рубашек были расстегнуты. Он очень стремительно передвигался по классу и за каких-то пару секунд мог оказаться у последней парты, застав врасплох кого-то из учеников, занимающихся чем-то посторонним. Ну, и совсем необычным он был тем, что уже вскоре на его уроках зазвучали стихи. Обычно это было спонтанно и зависело от его настроения. Помню, как-то придя на урок, он сел за учительский стол, немного помолчал, а потом сказал: «Не листайте лихорадочно конспекты, я сегодня не буду спрашивать. Я буду читать стихи». И зазвучало:
Что не пройдет —Останется,А что пройдет —Забудется…Сидит Алена-СтарицаВ Москве, на Вшивой улице…Обладая прекрасной памятью, Анатолий знал все стихи наизусть. Я не помню случая, чтобы он читал какие-то стихи с листа… Иногда он читал нам что-то из своих стихов. Он говорил, что вряд ли когда-нибудь их напечатают. При чтении стихов он волновался, доставал и мял пальцами сигарету, иногда, не выдержав, открывал окно в классе и жадно закуривал, делая несколько глубоких затяжек.
…К началу следующего ученого года учеников, окончивших восьмой класс, заметно поубавилось. В стране была предпринята реформа, по которой школы переводились на всеобщее одиннадцатилетнее образование, с обязательной трудовой практикой. Многие ученики переходили в оставшиеся кое-где школы-десятилетки, другие переводились в вечернюю школу и шли работать, чтобы заработать два года рабочего стажа и иметь преимущество при поступлении в институт. Из трех бывших восьмых классов сформировали два девятых, ученики которых были первыми выпускниками школы-одиннадцатилетки. По новой школьной программе мы учились в школе лишь четыре дня в неделю, и два дня проводили на производственной практике. Большинство учеников нашей школы ее проходили на московском заводе радиодеталей.