Памяти Луиса Сернуды
Шрифт:
Духом протеста, который усиливается в результате тягот, пережитых Сернудой во время гражданской войны, проникнуты, как мы увидим, все произведения, написанные им в изгнании. В качестве примера достаточно привести отрывок из книги «Жить, не живя» (1944–1949 гг.):
За ними следуют другие, машинально повторяя ЗаученныеДругим примером может служить одно из наиболее значительных его стихотворений из сборника «В ожидании рассвета» (1941–1944 гг.), в котором поэт, невзирая на оскорбления и пренебрежение со стороны современников, гордо заявляет о своих убеждениях:
За счастье быть верным себе и немногим друзьям Ты в жизни и смерти заплатишь немалой ценой, Никто не поймет, что быть не таким, как другие, Почетней, чем зваться с другими толпой.До самого конца Сернуда неизменно противопоставлял индивидуализм порядкам и нормам современного общества. В одной из лекций, прочитанной в 1935 г., он вскользь говорит о причинах такого противопоставления. «Поэт, — пишет Сернуда, — почти всегда революционер… революционер, который, как и все люди, лишен свободы. Однако, в отличие от них, он не может смириться с таким положением и потому неустанно бьется о стены своей тюрьмы».
Бунтарство Сернуды проявляется и в отношении к религии: он защищает мирские наслаждения, противопоставляя их сухому пуританству испанского общества того времени. [6] Восторженный поклонник человеческой красоты — он воспевает ее во всех своих книгах, начиная с «Юного моряка» (1936 г.) и кончая «Поэмами о красоте человека» (1957 г.), — Сернуда в одном из юношеских стихотворений обращается к богу своих соотечественников:
Никогда не любил я распитых, печальных богов, Оскорбляющих эту цветущую землю, Что дает тебе жизнь, а затем отнимает.6
Октавио Пас очень точно говорит о Сернуде: «Трудно найти менее христианского по духу писателя среди тех, кто пишет на испанском языке». — Прим. автора.
С годами его примитивное эпикурейство перерождается в неизбывную экзистенциальную тоску, близкую к той, которую испытывал Унамуно, но почти всегда, однако, отмеченную тягой к красоте молодости и глубоким убеждением в необходимости сохранения человеческого достоинства, благородства, что, как это ни парадоксально, придает ему некоторое сходство со стоиками.
О боже! Ты, что создал нас для смерти, Зачем ты дал нам это к вечности стремленье, Всегда томящее поэта?.. Но нет тебя. Ведь ты — всего лишь имя, Которое присвоил человек бессилию и страху… Таков уж человек. И потому — учись и прекрати Взывать к бессмертным и глухим богам, Твоей молитвою живущим и гибнущим в твоем неверье.7
В оправдание своей жизни (лат.).
Иногда же, с присущей ему двойственностью, делающей его творчество богаче и глубже, Сернуда как будто бы верит в посмертную славу поэта и видит в смерти желанное убежище от нападок и пренебрежения соотечественников:
Где только по веленью смерти, Лишь только по веленью смерти Польются звуки долгожданной песни. Там, вдали от людей, На небесах недосягаемых… Последнее и верное прибежище — одиночество…В краткой, но содержательной автобиографии, представляющей собой вступительную статью к третьему изданию книги «Действительность и желание» (под этим названием опубликованы стихи, написанные в период с 1924 по 1963 г.), Сернуда делает попытку объяснить причины такой двойственности. «Мои убеждения, — пишет он, — подобно легендарным
8
Здесь:бурь и потрясений (нем.).
Этот дуализм Сернуды, отмеченный, в числе прочих, и американским критиком Робертом К. Ньюменом, [9] перекликается с идеями двух выдающихся писателей современности — во-первых, с девизом Андре Жида «Во мне сходятся противоположности», а во-вторых, со словами Ф. Скотта Фицджеральда, высказанными в начале его потрясающей автобиографии «The Crack-up»: [10] «Признак интеллекта высшего порядка заключается в умении сосредоточиться одновременно на двух противоположных друг другу идеях, не теряя при этом способности мыслить». Решая комплекс проблем, с которыми сталкивается Сернуда как поэт и человек (отношение к родине и соотечественникам, ответственность писателя, проблемы, порожденные промышленным прогрессом, жизнью в изгнании и т. д.), он исходит из двойственного видения мира, которое состоит из двух посылок, не только различных между собой, но и прямо противоположных друг другу. Время от времени мы видим, как он переходит от первой ко второй и обратно, ни на одной из них не останавливаясь окончательно.
9
«Insula», numero-homenaje, febrero de 1964. — Прим. автора.
10
«Крах» (англ.) — автобиографическая книга-исповедь Ф. С. Фицджеральда.
В упомянутой вступительной статье к сборнику «Действительность и желания» Сернуда пишет о «единстве противоположностей, столь необходимом в нашей жизни», и отмечает, что борьба между ними оказывается, по крайней мере для него, плодотворной. Достаточно одного лишь взгляда на его творчество, чтобы сразу же заметить благотворное влияние этой двойственности. С одной стороны, он подчеркивает революционную роль поэта и признает значение социального фактора в создании произведений искусства. С другой стороны (хотя раны, нанесенные войной, еще не затянулись), он выступает против участия в политической борьбе в таких выражениях, что их стоит привести здесь in extenso: [11] «Редко какой поэт во время исторических событий в жизни общества не слышит в свой адрес упреков в пассивности. Как будто активность поэта не заключается прежде всего в его творчестве!» Анализируя веру Гальдоса в то, что развитие промышленности и науки обогатит наше отсталое общество духовно, он пишет: «Испания, как и во времена Гальдоса, по-прежнему испытывает необходимость в индустриализации и научном прогрессе». В то же время представление об образе жизни в современных индустриально развитых странах, составленное им за долгие годы изгнания сначала в Англии (1938–1947 гг.), а затем в Соединенных Штатах (1947–1952 гг.), вызывает в нем — «испанце по принуждению», каким он сам себя считает, — глубокое и чисто испанское по своему духу презрение к англосаксонскому типу общества, в котором процветает культ товарно-денежных отношений. Начиная с «Облаков», неприязнь эта постепенно углубляется:
11
Здесь:полностью, целиком (лат.).