Памяти не предав
Шрифт:
— Все так серьезно?
— Намного серьезнее. Власть — это наркотик, к которому быстро привыкают. А в бункерах как раз много таких вот хозяев жизни и осело.
Марина покачала головой.
— Все это так, Сережа, но спорить с тобой не буду. Ты давай отдыхай.
— Мариша, ну нет времени. Скажи, что там произошло при переходе? Как ребята — Дунаев, Карев?
— С ними все нормально, только Дунаеву физиономию расцарапало при падении. А что было, не знаю. Кажется, немцы где-то поблизости были.
— А поподробнее?
—
Она взяла приготовленный шприц и, шикнув на меня, сделала укол, и я провалился в беспамятство.
Когда я снова проснулся, в комнате звучал детский голос, который пытался что-то рассказывать, и его тут же пытались заглушить чуть рассерженным шипением. Этих людей я не мог ни с кем спутать: жена и сын. Открыв глаза, очень сладко зевнул, показывая, что проснулся. Тут же раздался радостный визг, и ко мне подскочил ребенок и стал дергать за край одеяла. Он облокотился на кровать острыми локотками и залез, шкодно закинув ногу.
— Мама, мама, папа проснулся!
Он попытался сесть мне на грудь, но Светлана быстро его остановила.
— Слава, оставь папу в покое. Ему больно будет.
— Ну мама…
— У папы животик болит. Потом на нем покатаешься.
Смышленый ребенок удобно уселся рядом и стал маленькой нежной ладошкой гладить меня по лбу. И тут же неожиданно задал вопрос:
— Папа, а почему у тебя волосы белые?
Я поднял глаза на Светку: у нее чуть увлажнились глаза, и она отвернулась и стала смотреть в сторону. Но потом, взяв себя в руки, стала объяснять ребенку:
— Когда взрослые много волнуются, у них начинают белеть волосы.
— Папа много волнуется?
— Ему приходится, он же командир и отвечает за всех…
Я лежал и ощущал рукой маленькое тельце сына, который доверчиво прижимался ко мне. Именно в такие минуты я жалел, что у нас так мало времени и его не хватает на обычные семейные радости. Еще больше я ненавидел войну и тех уродов, кто ее развязал и кто попустительствовал, давая волю националистическим мерзавцам, доведшим спокойный и работящий народ до состояния кипения. Сейчас, когда рядом были два самых дорогих человека, все: и СССР 41-го года, и ядерная помойка, в которую превратился наш мир, — ушли на задний план. Было только щебетание сына, который соскучился по отцу, нежная рука супруги, которая присела рядом.
— Папа, а Володька говорит, что у его папы есть автомат, а я сказал, что у тебя и у мамы тоже есть автоматы, и даже маленькая пушка.
Я бросил вопросительный взгляд на Светку.
— Сын Васильева…
Мы так еще минут двадцать разговаривали, пока не раздалось вежливое покашливание в коридоре. Светлана обернулась, увидела у двери дожидающегося Строгова и глубоко вздохнула: семейное время закончилось.
— Ну все, Славик, давай пойдем, папе тут с дядей поговорить нужно, мы позже к
Когда они ушли, в медицинский бокс вошла целая делегация: старший лейтенант Ковальчук, который на данный момент замещал Васильева, еще не оправившегося после контузии, Строгов, Вяткин, Малой. Судя по составу, намечалось совещание, поэтому я принял подобающее полулежачее положение и приветливо поздоровался. Буквально сразу нарисовались Светлана с Катей Артемьевой, которые как участники последних событий присоединились к разговору.
Когда все расселись, мне пришлось в таком экзотическом положении устраивать совещание. Прежде всего интересовало состояние первого портала и обстоятельства попытки захвата бункера.
Выслушав доклад, я стал задавать вопросы для прояснения картины, а мозг уже лихорадочно выискивал варианты наиболее оптимального использования сложившейся ситуации.
— Саша, — обратился я к Строгову, — что там пленные показали?
— Ничего нового. Откомандированы в распоряжение Лебедева, но их изначально курировал Ивакян. Приказ на начало штурма получили непосредственно от него.
— А что им наплели про бункер и вход на высоте двух метров прямо в воздухе?
— Секретная разработка и все… Захваченная троцкистами.
Я не удержался и фыркнул: как-то все выглядело несерьезно.
— Непосредственно кто-то же должен был руководить операцией и в случае захвата все прибрать к рукам?
— Был, только он поступил по-умному — пустил боевиков, а сам остался на той стороне…
— Ага, и его обратным выбросом энергии раскатало по севастопольским холмам. Только вот интересно, для штурма они должны были знать планировку бункера или хотя бы части его. Что по тому поводу?
— А практически ничего. Только общий вид залов, установки и все.
— Это точные сведения?
— Товарищ майор, проверяли разными способами. Даже детектор лжи задействовали, причем проверяли всех, кто из нашего времени, чтоб вы не подумали, что к этому мы имеем отношение.
И Строгов обвел взглядом своих спутников, выходцев из 41-го года.
— Саша, если бы мы так думали, то ограничили бы ваше передвижение. Но в данной ситуации, видите, этого не наблюдается. Конечно, не буду скрывать, такой вариант не исключается, но только чисто теоретически, в рамках общих мероприятий по обеспечению безопасности нашего отряда.
Строгов, не один год служивший в системе госбезопасности довоенного СССР, прекрасно понял меня, и никакой обиды в нем я не увидел — это был профессионал и, к счастью, на нашей стороне, хотя в основном благодаря Ольге, нашему новому хирургу.
— Хорошо. Это понятно. В руки попали исполнители, которых после операции по-любому бы ликвидировали. Кстати, видеозаписи допросов скиньте мне на ноутбук, чуть позже посмотрю.
Строгов кивнул, а Катерина ответила:
— Не проблема, сделаем.