Памятник футболисту (Скандал в благородном семействе)
Шрифт:
На ком остановить свой выбор?
Тут нужна крайняя осторожность. Одно ясно: это должны быть «старые» игроки, те, кто знает, что доживают свой век в команде, что скоро их попросят на заслуженный, но, увы, неоплачиваемый отдых, те, кто заинтересован сколотить напоследок хоть какой-то капиталец.
Первый, с кем Корунья решился поговорить, стал капитан команды норвежец Олафссон, некогда примеченный тренером и по сходной цене перекупленный в Норвегии. В искусных руках Корунья Олафссон быстро вырос в первоклассного игрока. Он не стал звездой, но отличался абсолютной надежностью, редко ошибался, был очень силен физически и вынослив. Его главной обязанностью была распасовка мячей нападающим. Олафссону только что минуло тридцать лет; он знал, что через год-два его отчислят и вряд ли удастся за это время немного подработать. Его футбольная карьера осталась позади, а впереди... впереди не было ничего ясного.
К тому же Олафссон очень любил деньги. И, наконец, главное: его игровые обязанности сулили огромные возможности — ведь послать мяч можно и левому, и правому, и тому, кто впереди, и тому, кто позади, кто выходит на позицию или уже занимает ее. Можно послать... А можно и не послать. А можно так послать, что партнер не сумеет принять, и его же в этом обвинить. Словом, много чего можно.
Однажды Корунья пригласил Олафссона погулять. Огромный, рыжебородый, могучий, он скорее напоминал регбиста, чем футболиста. «Туповат, конечно, но надежен, — подумал Корунья, — такому долго придется втолковывать, зато потом не забудет».
Они неторопливо шли по усыпанной гравием дорожке, петлявшей в ароматной роще магнолий. Пели птицы, солнце клонилось к закату, вдали ровно и монотонно гудело море.
— Слушай, Олафссон, мы хорошо провели матч с «Лаценцем» — 3 : 1. Тут твоя немалая заслуга. Вовремя сумел построить оборону. С полуслова понимаешь указание.
— Могли и 5 : 1, — заметил Олафссон. Он не отличался многословием. Он смотрел в сторону.
— Могли, — согласился Корунья. — Всегда можно сделать лучше, чем сделано. Но и так неплохо. Все довольны.
— Многие довольны, — подтвердил Олафссон.
«Что он имеет в виду, черт возьми?» — Корунья бросил на футболиста подозрительный взгляд.
— Вот что, Олафссон, мы ведь платим премии за забитый или взятый мяч, за результативную подачу. Но при твоем амплуа много не забьешь, а роль твоя в этом деле важная, хоть на первый взгляд и незаметная...
Олафссон молчал. Его выцветшие глаза имели какое-то удивленное выражение, возможно, потому, что казались без ресниц из-за их соломенного цвета.
— Так что небольшая премия была бы справедливой.
Корунья достал из кармана запечатанный конверт и сунул его Олафссону в руки. — Только болтать не следует. Не все поймут.
— Виктор поймет, — неожиданно сказал Олафссон, пряча конверт в задний карман брюк.
— Что ты хочешь сказать? — Корунья даже остановился, он был поражен.
— Он ведь тоже премию получил? — На этот раз Олафссон смотрел своими выцветшими глазами прямо в глаза тренеру.
— Повторяю: что ты хочешь сказать? — в голосе Корунья звучал металл.
— Ничего, — Олафссон пожал плечами, — не беспокойтесь, господин Корунья. Все будет делаться как вы скажете. И все будут довольны.
«Вот мерзавец, — тренер был слегка испуган, — что он знает? Неужели догадался? Но ведь тупица же! Никто, даже сам Виктор, ничего не понял, а этот сообразил? Не может быть. А может, знал раньше, — обожгла догадка, — может, у самого рыльце в пушку?»
Корунья с молниеносной быстротой прокручивал в мозгу ленту последних игр. Когда, в какой Олафссон вел себя подозрительно? Да нет, вроде все в порядке.
Тем не менее разговор этот долго не давал ему покоя. И только много позже, замечая, как ловко вел себя Олафссон, он понял, что тот уже давно, в меру своих возможностей разумеется, помогал кое-кому выигрывать в подпольном тото (почему бы не себе самому?). Он забеспокоился.
Однако беспокойство его быстро рассеялось. Все задания Олафссон выполнял точно, умно, так что придраться было не к чему. Премии его росли. Он принимал их молча. Корунья теперь не затруднял себя объяснениями — просто передавал конверт — и все.
Сложнее было с другими игроками. С некоторыми пришлось отказаться от попытки вовлечь их в дело. Они ничего не понимали. Но все же еще одного-двух Корунья завербовал. Он был доволен, что никаких откровенных бесед не происходило, все шло на полунамеках, абстрактных примерах, общих рассуждениях. Однако, когда извлекался на свет заветный конверт, выяснялось, что все всё поняли, и в дополнительных словах нужда отпадала.
Теперь Корунья был спокоен, он практически мог диктовать команде любой результат. Случались, конечно, и накладки, но редко, и Тринко проявлял понимание.
Кроме того, Корунья был достаточно умен и опытен, чтобы вскоре понять, что в этом бизнесе он не одинок. В других клубах были свои корунья и олафссоны, они тоже делали свое дело, а где-то там, за кулисами, имелся режиссер-координатор этих спектаклей, стоящий выше Тринко. Тот был лишь мелким посредником между такими, как Корунья, и неизвестными ему могучими силами.
Нет, конечно, не все клубы были отравлены и не все игроки даже отравленных в курсе дела. И все же, как он понял, щупальца «организации» достаточно широко раскинулись, чтобы независимо от поведения «чистых» клубов (так он сам их окрестил) добиваться во многих ключевых (а значит, и наиболее доходных) играх нужного результата.
В какой-то момент Корунья сам испугался угаданной им тайны. Он предпочел забыть свои мысли. В конце концов, какое ему дело до других? Он делает свой маленький бизнес, а на остальное ему наплевать.
Так бы все и шло дальше, не возникни вдруг на горизонте неожиданная туча.
Туча эта имела красивую внешность, жгуче-черные волосы, расчесанные на пробор, по-детски пухлые губы и звалась Лонг.
Да, именно этот, открытый, выпестованный Корунья, футболист, будущая, да, пожалуй, уже сегодняшняя, звезда национального футбола, неожиданно нарушил столь удачно налаженный бизнес.