Памятное. Книга первая
Шрифт:
Наиболее полное впечатление о лорде Галифаксе дала мне беседа, состоявшаяся в 1945 году в Сан-Франциско. Он неожиданно вышел за рамки того, что происходило тогда в этом американском городе, и заявил:
— Не все должно сводиться только к теме конференции.
— Что вы имеете в виду? — спросил я.
— В сфере внешней политики имеется немало проблем, которыми не занимается конференция, — уточнил он.
Развивая свою мысль, он продолжил:
— О периоде, предшествовавшем второй мировой войне, правительства наших стран уже неоднократно обменивались мнениями и излагали свои
— Это очень интересно, — заметил я. Лорд говорил:
— Конечно, СССР — это государство совершенно другое. Вы называете его коммунистическим.
Тут я подчеркнул:
— Мы называем его социалистическим, хотя наша конечная цель — построение коммунизма.
— Да, да, — откликнулся Галифакс, — именно так. Но недопущение новой военной катастрофы после страшной войны, которая была навязана и вам, и нам, как и многим другим странам, становится главной задачей. Надо сделать все, чтобы новой войны не было.
Я сказал:
— Это почти те же самые слова, с которыми Сталин обратился к Рузвельту на обеде в Ялте, где присутствовал и Черчилль. Не-
допущение новой войны — это главная задача, которая будет стоять и перед новой универсальной международной организацией. Объединенные Нации создают ее здесь именно сейчас, разрабатывая Устав.
— Конечно, — заявил Галифакс, — когда будет утвержден Устав ООН и нужно будет проводить его в жизнь, то будут возникать многие задачи. Но главное, чтобы союзные государства действовали согласованно.
— Именно этой цели, — отозвался я, — и отвечает то, что все мы называем «правом вето». Оно обязывает крупные державы действовать согласованно и исключает возможность военных столкновений между ними, если, конечно, Устав будет строго соблюдаться. Сейчас уже существует договоренность, что принцип единогласия должен быть ясно отражен в Уставе.
— И ничто не мешает, — подхватил эту мысль Галифакс, — принять Устав в целом, имея в виду, что его вступление в силу произойдет тогда, когда после утверждения на Сан-Францисской конференции положенное число государств ратифицирует его. Англия с этим делом тянуть не будет.
В этот момент представился случай высказать и нашу точку зрения на проблему ратификации Устава:
— Не будет тянуть и Советский Союз. Что касается США, то, надо полагать, что с их стороны задержки, вероятно, тоже не будет.
Галифакс сказал:
— США, уделив такое большое внимание вопросам разработки Устава, не могут затягивать его ратификацию.
Затем он затронул вопрос о системе колоний и о том, как в конце концов должны быть сформулированы соответствующие статьи Устава, касающиеся колоний:
— Англия, конечно, понимает, что существовавшее до сих пор положение не может оставаться неизменным. В то же время Англия не может просто перечеркнуть то, что было до сих пор. Ведь в развитие колоний нами вложены огромные ресурсы и колоссальные усилия. И это все, конечно, надо учитывать.
Я обратил внимание Галифакса на такое обстоятельство:
— Между
По всему было видно, что Галифакс решил еще раз как бы под занавес конференции прощупать позицию Советского Союза по колониям, узнать, насколько прочно мы ее придерживаемся.
В общем, лорд Галифакс оставался лордом Галифаксом. Он с большим трудом, можно сказать мучительно, воспринимал все, что подрывало милые его сердцу устои в вопросе о колониях. Когда ему хотелось что-то сказать, о чем он предварительно договаривался с Кадоганом, то выражал мысль подчеркнуто витиевато, так, что иногда мало кто мог его понять.
По всему ощущалось, что конкретикой обсуждавшихся вопросов Галифакс часто не владел, да и не любил ее. В этих случаях он представлял собой не активного участника конференции, желающего ей успеха, а человека, более привыкшего к атмосфере кулуарных встреч, в ходе которых ведутся беседы, сдобренные нередко солидной дозой светских сплетен.
В ряде вопросов, отсутствие решения которых задерживало завершение Сан-Францисской конференции, Галифакс прятался за «интересы» и «несговорчивость» малых стран. При этом в ходе переговоров приходилось возвращаться к нашим прошлым с ним беседам. Не могу сказать, что он всегда оставался верным тому, что говорил ранее, своему слову, данному на предыдущей встрече. При общении с Галифаксом и другими представителями английской дипломатии, в том числе на конференции в Сан-Франциско, мы никогда не испытывали уверенности в том, что они, дав нам то или иное обещание, сдержат его.
В контактах с советской делегацией Галифакс не позволял себе высказываний, недружественных в отношении нашей страны. Не думаю, что в его убеждениях произошел переворот. Но союзнический долг все же заставлял его соблюдать корректность.
Вопросы политического строя СССР, вопросы мировоззренческого, идеологического порядка мы с Галифаксом не обсуждали никогда. Он не раз давал понять, что в этой области не считает себя достаточно подкованным и твердо знает лишь одно — порядки в наших странах разные. В целом о философии он предпочитал не говорить, поскольку познания, относящиеся к этой науке, у него были довольно туманные.
Галифакс желал — и всегда это подчеркивал, — чтобы Англия выжила. А выжить она могла только в случае, если гитлеровская военная машина будет разбита. Роль Советского Союза в этом Галифакс отлично понимал.
В середине 1946 года Галифакс прекратил свою работу в качестве английского посла в Вашингтоне. Вернувшись в Англию, он больше не занимался активной политической деятельностью.
Участие в Сан-Францисской конференции по созданию ООН было последним «цветением» Галифакса на ниве внешней политики. Дальше пришла пора одиночества, любования своими газонами вплоть до 1959 года, когда он в возрасте 78 лет покинул этот мир. В последние годы жизни Галифакс стал как бы музейным экспонатом. Об этом мне говорили знакомые английские деятели. Когда они проезжали мимо его особняка, то обычно, указывая на этот дом, замечали: