Памятное. Книга вторая
Шрифт:
После окончания доклада делегаты устроили Хрущеву бурную и продолжительную овацию. Никто из зала не выходил. Некоторое время казалось, что участники заседания вообще не намерены расходиться. Но вот наконец они тронулись со своих мест и сразу же стали оживленно обмениваться впечатлениями. В ход пошли жесты, которыми подчеркивалось то, о чем говорилось с таким жаром.
Расходились очень медленно. Каждый хотел поделиться мнением с соседом. Вообще, имело место уникальное психологическое состояние людей. Я видел: делегаты, которые после заседаний обычно спешат по своим делам, едва выйдя из здания, останавливались на кремлевской площади, образовывали группки, горячо обсуждая услышанное.
Мое собственное самочувствие я не мог сравнить ни с чем, что ощущал в жизни. Разве что волнение, которое меня охватило во время и после доклада, уступало, пожалуй, только тому волнению, которое возникло в тот роковой июньский день 1941 года при получении известия о нападении Германии на СССР. Всю ночь после доклада я не мог уснуть. Настолько сильно были напряжены нервы от всего услышанного.
С быстротой молнии весть о докладе с разоблачением культа личности Сталина разнеслась по миру. И никто не мог погасить того огня правды, который был зажжен на XX съезде партии, хотя эта правда была далеко не полной.
Как только закончился XX съезд партии, многое из доклада Хрущева сразу же стало известно у нас в стране, так как присутствовавшие на заседании, где он произносился, приоткрыли его содержание, хотя это и делалось без особой конкретики. Кроме того, вскоре информация о съезде и докладе Хрущева была доведена до сведения всех коммунистов в первичных партийных организациях. Лекторы и пропагандисты выступали перед многочисленными аудиториями советских людей и излагали основное содержание доклада.
Можно определенно сказать, что на основе того, что рассказывалось народу, рождалось негодование. Несмотря на неполноту информации, страна и прежде всего партия по-иному начали оценивать роль Сталина в истории Советского государства после кончины Ленина.
В те дни на улицах Москвы можно было часто увидеть группы людей, которые обсуждали сообщение о съезде. Видимо, еще действовала большая сила инерции, так как люди обсуждали это событие втихую, как бы стесняясь говорить вслух. Ничего в этом не было удивительного: на протяжении почти трех десятков лет разговоры, в которых упоминался Сталин, велись всегда под покровом секретности. Люди еще не были раскованы психологически, но время выполняло свою работу.
Мне тогда приходилось принимать участие в пропагандистской работе, я выступал на некоторых крупных предприятиях с информацией о культе личности Сталина. Слушатели сидели на таких собраниях, затаив дыхание, вслушиваясь в каждое слово. По окончании выступления задавали вопросы.
Помню, как на крупном предприятии один рабочий встал со своего места, извинился, что задает такой вопрос, а потом спросил:
— Как же так получилось, что Сталин послал на смерть множество ни в чем не повинных людей? Ведь существовали же органы — НКВД, суд, — которые могли устанавливать истину и спасти невинных людей?
В аудиториях приводилось немало примеров из жизни производственных коллективов предприятий, когда люди по ночам просто исчезали. Почему же не было никакой защиты этих людей?
Нелегко было ответить на все эти вопросы, но слушатели с пониманием воспринимали мысль о том, что тогдашний аппарат НКВД представлял собой своеобразный механизм, преобразованный под диктовку Сталина в орудие его политики террора.
Те деятели, которые составляли окружение Сталина, были по-своему удручены оглашением леденящих душу фактов о его преступлениях. Ведь ко многим из этих преступлений они имели отношение сами. Это касается Молотова, Ворошилова, Кагановича и ряда других. И напрасно было после съезда задавать кому-либо из них вопросы о том, почему же они не пытались спасать людей от гибели, внушая Сталину простую мысль: «Не могут быть врагами народа сотни тысяч и миллионы советских граждан». Подобные вопросы могли бы покоробить этих людей. А намеки на это они просто игнорировали. Кто бы в разговорах ни затрагивал тему репрессий, они решительно отказывались ее обсуждать. Никто из них не сделал никакого признания своей вины ни на съезде, ни после него, не направил в ЦК никакого объяснения своих действий или бездействия в прошлом, не оказал помощи партии в деле дальнейшего разоблачения бесконечно длинной цепи преступлений периода культа личности Сталина.
Глыба данных, которая была перевернута на XX съезде партии, открыла такую пропасть, такие кровавые следы сталинских репрессий, что даже в настоящее время нельзя сказать: да, все факты, связанные с ними, уже выявлены, и дальше нечего искать.
Сегодня советские люди все больше укрепляются в убеждении, что для Отечества, для его здоровья как воздух необходимы гласность и открытость, которые уже стали неотъемлемой чертой перестройки и лучшей гарантией против беззакония.
Пишу я эти строки сейчас для читателя, чтобы передать ему свои впечатления о XX съезде партии и то, как в моем сознании один образ Сталина заменился другим. На смену «прозорливому вождю», имидж которого создавался тогдашней пропагандой, пришел жестокий и безжалостный тиран.
Такого рода мысли рождались тогда не только у тех, кто присутствовал на съезде.
Не сразу после XX съезда партии, а несколько позднее мне приходилось слышать следующие высказывания: «Ну что ж, Хрущев сделал великое дело, выступив с разоблачением культа личности Сталина. Но не преследовал ли Хрущев тем самым цель — реабилитировать себя, поскольку он сам и в Москве, и на Украине приложил руку к репрессиям?»
Нет, эта точка зрения примитивна. Допустим даже, что объективно в какой-то степени данный момент присутствовал. Но значение самой акции, предпринятой на съезде, настолько велико, что этот момент отходит на задний план. Допустим, что кое к чему из общего потока сталинской политики Хрущев был причастен. Но разве это, хотя бы в самой небольшой степени, умаляет значение и уменьшает силу удара, который на XX съезде партии был нанесен по культу диктатора?
Все это следует оценивать лишь по-крупному, а точнее — по-государственному.
Глава XXI
КОЕ ЧТО О ПЕРИОДЕ ЗАСТОЯ
Хочу вкратце высказать свое суждение о Л. И. Брежневе. Для всех членов ЦК КПСС становилось все более ясным, что между тем Хрущевым, который решительно, смело и с большой силой убеждения выступил на XX съезде партии с разоблачением культа личности Сталина, и Хрущевым последнего периода пребывания во главе руководства обнаружилась пропасть. У него самого все больше стали проявляться замашки, характерные для культа. Как будто какая-то роковая сила схватила его в свои объятия, приговаривая: «Я намерена испробовать тебя на прочность и посмотреть, выдержишь ли ты это испытание или согнешься».
Он не выдержал. Подобия сталинских репрессий, конечно, не было. Но машина по разоблачению преступлений Сталина забуксовала. И это стало очевидным. Таким образом, фактор культа личности в определенной мере тоже сыграл свою роль в формировании общего мнения по поводу освобождения Хрущева с постов высшего руководителя партии и государства и избрания вместо него Брежнева.
В связи с освобождением Хрущева с занимаемых им постов в печати иногда появляются разного рода домыслы, касающиеся событий того времени. Говорят, что Брежнев чуть ли не сам себя навязывал Центральному Комитету партии кандидатом на пост Первого секретаря ее ЦК. Это неправда. Настроение в ЦК по поводу того, чтобы на этот пост избрать Брежнева, было общим. Именно общим. Безусловно, таким было и мнение Политбюро.