Пан Володыёвский
Шрифт:
— Что с тобой станется, то и со мною. Не хочу иной судьбы, твою хочу разделить…
Тут Заглоба, до тех пор молчавший, сказал, обратившись к Басе:
— Коли вас турки схватят, хочешь не хочешь, а твоя судьба совсем иной, нежели у Михала, будет. Ха! После казаков, шведов, гиперборейцев и бранденбургской своры — турецкие псы! Говорил я ксендзу Ольшовскому: «Не доводите Дорошенко до отчаяния, он от безвыходности переметнется к туркам». Ну и что? Не послушали меня! Наслали на Дороша Ханенко, [31] а теперь Дорош волей-неволей должен турчину поклониться и вдобавок на нас его повести. Помнишь, Михал, я при тебе остерегал ксендза Ольшовского?
31
Михал Степанович Ханенко — казацкий полковник, перешедший с начала 60-х годов на сторону Речи Посполитой, противник Дорошенко. Влияние имел на весьма значительную часть казачества (на раде 1669 г. в Умани его провозгласили гетманом представители только трех полков), постоянно нуждался в помощи извне. В 1672–1673 гг. сторонники его были полностью разбиты, а сам он принял русское подданство и переселился на Левобережье.
— Видно, ты его, сударь, в другое время остерегал, я что-то такого не припомню, — ответил маленький рыцарь. — Но все, что ты про Дорошенко говоришь, сущая правда, да и пан гетман подобного мнения, и даже, я слыхал, располагает письмами от Дороша, из которых то же самое следует. Впрочем, так или иначе, переговоры начинать уже поздно. А поскольку твоя милость умом весьма остер, не премину испросить у тебя совета: брать Баську в Хрептев или здесь лучше оставить? Одно еще учти: глушь там страшная. Деревенька всегда была захудалая, а за двадцать лет через нее столько раз казацкие ватаги и чамбулы проходили, что, боюсь, теперь там доски целой не найти. Кругом сплошь овраги, заросшие лесом, глубоченные пещеры и разные потаенные места, в которых сотнями разбойники прячутся, не говоря уж о тех, что приходят из Валахии.
— Разбойники при такой силе, как у тебя, — пустяк, — сказал Заглоба, — чамбулы тоже: если крупные покажутся, о них загодя будет слышно, а с мелкими ты и сам справишься.
— Ну что! — вскричала Бася. — Говорила я! Разбойники — пустяк! Чамбулы — пустяк! С такою силой Михал меня ото всей крымской рати защитит!
— А ты не встревай, не путай мысли, — оборвал ее Заглоба, — не то против тебя рассужу.
Бася торопливо зажала обеими ладошками рот и головку втянула в плечи, притворясь, будто ужасно боится пана Заглобы, — а он, хоть и видел, что любимица его шутит, был весьма польщен и, положа свою старческую руку на светловолосую Басину голову, промолвил:
— Не бойся, так уж и быть, я тебя порадую!
Бася поспешно эту руку поцеловала, поскольку и впрямь многое зависело от советов старого шляхтича, которые бывали столь безошибочны, что никогда еще никого не подводили. Заглоба же, сунув обе руки за пояс и быстро поглядывая здоровым оком то на маленького рыцаря, то на его супругу, неожиданно сказал:
— А потомства как не было, так и нету! Что?
И выпятил нижнюю губу.
— Такова, видать, воля божья! — ответил, возведя глаза к небу, Володыёвский.
— Такова, видать, воля божья! — повторила, потупясь, Бася.
— А хотелось бы иметь? — спросил Заглоба.
На что маленький рыцарь ответил:
— Скажу тебе, сударь, честно: не знаю, что бы я за это дал, но порой думается мне, мольбы мои напрасны. И без того господь меня осчастливил, подарив это сокровище, гайдучка этого, как ты ее называл, а поскольку вдобавок еще славою благословил и достатком, я ничем более докучать ему не вправе. Видишь ли, сударь, мне не раз приходило в голову, что, кабы все людские желания исполнялись, не было бы никакого различия между земной жизнью и небесным бытием, где единственно обретаешь полное счастье. И в такие минуты я себя тем утешаю, что если здесь не дождусь одного-двух парнишек, там они у меня непременно будут и, как положено, в войске небесного гетмана, святого Михаила Архангела, станут служить и стяжают славу в походах против адской нечисти и до высоких дослужатся званий.
Тут расчувствовался благочестивый христианский рыцарь от собственных слов и мыслей и снова возвел очи к небу, но Заглоба слушал его рассеянно, не переставая сердито моргать, и в конце концов так сказал:
— Гляди не прогневи всевышнего. Ты гордишься, что умеешь угадывать намеренья провидения, а это, возможно, грех, за который быть тебе поджарену, как гороху на горячем поду. У господа нашего рукава пошире, чем у краковского епископа, но он не любит, когда туда заглядывают, любопытствуя, что там у него для людишек приготовлено, и все равно по-своему распорядится, ты ж лучше занимайся своим делом; ну, а коли вы о потомстве мечтаете, вам не разлучаться, а вместе держаться надо.
Услыхав такое, Бася от радости выскочила на середину комнаты и запрыгала, как ребенок, и в ладоши захлопала, повторяя:
— Ну что! Вместе надо держаться! Я так и знала, что твоя милость за меня будет! Так и знала! Едем в Хрептев, Михал! Хоть разок возьмешь меня бить татар! Один разочек! Дорогой мой! Золотой!
— Ты только погляди, сударь! Уже ей в набег захотелось! — воскликнул маленький рыцарь.
— Потому что рядом с тобой мне целая орда не страшна!..
— Silentium «Тишина (лат.).», — сказал Заглоба, следя восхищенными глазами, а вернее восхищенным глазом, за Басей, которую любил безмерно. — Надеюсь, что Хрептев, докуда вовсе не так уж далеко, не единственное сторожевое поселенье на границе с Диким Полем.
— Нет! Гарнизоны и дальше будут стоять: в Могилеве, Ямполе, а последний — в Рашкове, — ответил маленький рыцарь.
— В Рашкове? Знакомые места… Мы оттуда Елешку Скшетускую увозили, из валадынского яра, помнишь, Михал? Помнишь, как я монстра этого зарубил, Черемиса, — дьявола, который ее стерег? Но коль скоро последний praesidium «Гарнизон (лат.).» в Рашкове будет стоять, они там, если Крым зашевелится или турки силы начнут собирать, сразу об этом прослышат и в Хрептев дадут знать, а стало быть, и бояться особо нечего, врасплох на Хрептев не напасть. Ей-богу, не понимаю, почему бы тебе Баську туда не взять? Серьезно говорю, а ведь ты знаешь, я старую свою башку готов положить, лишь бы с гайдучком моим не приключилось худого. Бери Баську! Обоим пойдет на пользу. Только пусть пообещает, что в случае большой войны без спору позволит себя хоть в Варшаву отослать. Начнутся жестокие бои, набеги, осада лагерей, а возможно и голод, как было под Збаражем, — рыцарю нелегко будет жизнь сохранить, не то что особе женского полу.
— Мне рядом с Михалом и смерть не страшна, — ответила Бася, — но я тоже не дурочка, понимаю: что нельзя, то нельзя. Впрочем, Михала воля, ему решать. Он ведь уже ходил в этом году с паном Собеским в поход, а я разве просилась с ними ехать? Нет. Ладно, будь по-вашему. Только сейчас не запрещайте с Михалом в Хрептев идти, а начнется большая война — отсылайте куда заблагорассудится.
— Пан Заглоба тебя в Полесье, к Скшетуским отвезет, — сказал маленький рыцарь. — Туда турчин не доберется!
— Пан Заглоба! Пан Заглоба! — передразнил его старый шляхтич. — Войский [32] я вам, что ли? Ох, не доверяйте своих женушек пану Заглобе, как бы боком не вышло. И потом, если будет война с турчином, неужто, по-твоему, я за полесскую печь спрячусь да за хлебами стану смотреть, чтоб не подгорели? Я пока еще не кочерга и для чего другого сгодиться могу. На коня с табуретки сажусь, assentior! «Согласен! (Лат.)» Но коли уж сяду, поскачу на врага не хуже любого юнца! Ни песок, ни опилки еще, слава богу, из меня не сыплются. В стычки с татарами не полезу, по Дикому Полю рыскать не буду, потому как не гончий пес, но в генеральном сражении держись подле меня, коли сумеешь, — немалых насмотришься чудес.
32
Войский — одна из должностей в местной администрации; в его обязанности входила опека над имуществом и семьями шляхтичей, ушедших со всеобщим ополчением.