Пандемониум
Шрифт:
— Тут ты ничего не сможешь сделать, — отрывисто говорит она, — Ты что, не понимаешь? Лины Морган Джонс больше не существует. Бах — и ее нет. Назад путь отрезан. И у тебя нет пути назад. Ты сделала свою работу.
— Значит, пусть они убьют Джулиана? Или бросят в тюрьму?
И снова Рейвэн вздыхает, как будто я маленькая девочка, которая закатывает перед ней истерику.
— Джулиан Файнмэн — глава молодежного отделения АБД… — начинает она во второй раз.
Но я не даю ей договорить:
— Я знаю об этом. Ты же сама заставила меня это запомнить. И что теперь? Принесем его в жертву ради великой цели?
Рейвэн
От ярости и отвращения у меня сжимается горло.
— Вы не лучше их, — с трудом выдавливаю я.
Кто-то должен умереть ради общего блага — это тоже девиз АБД. Мы становимся такими, как они.
Рейвэн встает из-за стола и идет в направлении коридора.
— Ты не должна чувствовать себя виноватой, Лина, — говорит она. — Пойми, это война.
— Ты не понимаешь? — Я возвращаю ей слова, которые она сказала мне после того, как умерла Мияко: — Ты не можешь указывать мне, что чувствовать, а что не чувствовать.
Рейвэн качает головой, я вижу по ее лицу, что ей меня жаль.
— Он… Джулиан правда тебе нравится?
Я не могу произнести ни слова и только киваю в ответ.
Рейвэн устало трет лоб и снова вздыхает. В какой-то момент мне кажется, что у меня появилась надежда. Она сейчас сдастся и согласится помочь мне.
Но когда Рейвэн снова смотрит на меня, ее лицо не выражает никаких чувств.
— Завтра мы уходим на север, — говорит она, и мне становится понятно, что разговор окончен.
Джулиан ради нас отправится на виселицу, а мы будем улыбаться и мечтать о победе. О победе, которая скоро придет, как подернутый дымкой кроваво-красный рассвет.
Остаток дня проходит как в тумане. Я брожу из комнаты в комнату. Ко мне поворачиваются люди, улыбаются, смотрят, точно ждут чего-то, а когда я их не узнаю, снова отворачиваются. Видимо, это члены Сопротивления. Я вспомнила лишь одного из них, это парень — ровесник Тэка, который принес нам в Убежище новые идентификационные карточки. Я ищу женщину, которая привезла меня сюда, но не вижу никого, кто бы выглядел или говорил так, как она.
— Я хожу по складу и прислушиваюсь. Судя по всему, мы в двадцати милях к северу от Нью-Йорка, возле южной границы города под названием Уайт-Плейнс. Наверное, мы подключились к их электросети — у нас есть свет, радио и даже электрическая кофеварка. Одна из комнат завалена палатками и спальными мешками — Тэк и Рейвэн подготовились к переходу. Я понятия не имею, сколько человек пойдет с нами, но кто-то наверняка останется. Кроме большого складного стола, стульев и раскладушек в спальной комнате, мебели здесь нет. Радиоприемник и кофеварка стоят в «гнезде» из сваленных на цементный пол проводов. Радио включено весь день напролет, и, куда бы я ни пошла, до меня долетают сквозь тонкие стены его сигналы.
— «Джулиан Файнмэн… глава молодежного отделения «Америка без делирии» и сын президента организации…»
— «…сам — жертва заразы…»
— И на каждой станции одно и то же. Они все рассказывают одну историю.
— «…обнаружен сегодня…»
— «…в данный момент под домашним арестом…»
— «Джулиан… ушел со своего поста и отказался проходить процедуру исцеления…»
Год назад об этом даже не стали бы сообщать. Историю бы замолчали, так же как после смерти брата Джулиана постепенно из всех публичных источников изъяли информацию о
— «…чрезвычайное собрание Комитета регуляторов Нью-Йорка… решение суда… приговорен к смертной казни через повешение… завтра в десять часов утра…»
— «…некоторые называют эту меру излишне суровой… общественность выступает против АБД и КР Нью-Йорка…»
Я впадаю в оцепенение, как будто зависаю во времени и пространстве. Злость отступает и сходит на нет, а вместе с ней и чувство вины. Я абсолютно ничего не чувствую. Джулиан завтра умрет. Я помогла ему умереть.
Все это было заранее спланировано. И мысль о том, что процедура исцеления для Джулиана в принципе равносильна смертельному приговору, не приносит облегчения. Мое тело сковывает лед. На мне толстовка, наверное, кто-то мне ее дал, но я все равно не могу согреться.
— «…официальное заявление Томаса Файнмэна…»
— «За решением Комитета регуляторов стоит АБД… Соединенные Штаты в критическом положении, мы не можем больше терпеть тех, кто приносит нам вред… мы должны создать прецедент…»
АБД и Соединенные Штаты Америки больше не могут позволить себе оставаться толерантными. Сопротивление набирает силу, оно распространяется под землей — в туннелях, в норах, в темных сырых местах, там, где они не могут нас достать.
Поэтому власти решили преподать нам кровавый урок — публичную казнь.
За ужином я умудряюсь что-то съесть. Я уверена, что Рейвэн и Тэк воспринимают это как знак примирения, хотя смотреть в их сторону я по-прежнему не могу. Они натянуто смеются, пытаются шутить и громко рассказывают четырем товарищам, которые сидят вместе с нами за столом, разные истории и анекдоты. И все равно радио-голос проникает сквозь стены, как шипение ядовитой змеи.
— «…других заявлений ни от Джулиана, ни от Томаса Файнмэнов не последовало…»
После ужина я выхожу из дома. В пятидесяти футах от главного здания стоит небольшой сарай. Это первый раз за весь день, когда у меня есть возможность подышать свежим воздухом и осмотреться. Мы заняли какой-то старый склад. Он стоит в конце извилистой асфальтированной дороги, которая проходит через лес. На севере мерцают городские огни — это, должно быть, Уайт-Плейнс. А на юге в розоватом вечернем небе можно различить смутное сияние, эта корона искусственных огней указывает на Нью-Йорк. Сейчас, наверное, около семи часов, еще рано для комендантского часа или мандатного отключения электричества. Где-то там, среди этих огней, в этом скоплении домов и людей, — Джулиан. Страшно ли ему? Думает ли он обо мне?
Ветер холодный, но он приносит с собой запахи талого снега и молодой травы, запахи весны. Я вспоминаю нашу квартиру в Бруклине, сейчас она, наверное, заколочена, или ее разграбили регуляторы и полицейские. Лина Морган Джонс, как и сказала Рейвэн, умерла, теперь ее место займет новая Лина, так каждую весну на деревьях появляются новые ветки — на месте отжившего и мертвого рождается новая жизнь. Интересно, какой будет эта новая Лина?
На секунду меня пронзает приступ острой тоски. Я уже от многого отказалась в своей жизни и не раз ставила на себе крест. Я выросла на руинах своих прошлых жизней, руинах из вещей и людей, которых любила. Я оставила в прошлом маму, Грейс, Хану, Алекса.