Пандора (сборник)
Шрифт:
И снова штурм прервался с пугающей внезапностью.
Керро лежал, тяжело дыша. Это было все равно что воспринять в один миг все прекраснейшие стихи, когда-либо написанные человеком.
«Ты — мой первый поэт, и через тебя я познаю их всех».
Керро почувствовал в этих словах зерно изначальной истины.
«Что ты делаешь со мной?» — спросил он, так же, как мысленно говорил с Кораблем.
«Стремлюсь предотвратить гибель человек и Самости».
Очень разумно. Но Керро никак не мог подобрать ответ. Все, что приходило ему в голову, казалось ничтожным. Отрава
Но, прежде чем он сформулировал ответ, сознание его заполнила нераздельная вспышка:
«Дирижаблик-я-келп-я-воедино».
Как в тот раз, когда Корабль спросил его о Боге. Керро ощутил касание той же изначальной истины.
«Поэт знает… — Мысль кружила в его сознании, пока Керро и сам не запутался, кому она принадлежит — ему или дирижаблику. — Поэт знает… поэт знает..».
Керро купался в этих словах, покуда не осознал, что беседует с дирижабликом на неизвестном ему языке. Мысли рождались… он понимал их… но ни один из известных ему языков не соответствовал логической структуре их диалога.
«Человек-керро, ты говоришь на забытом языке своего зверского прошлого. Как ты говоришь на нем, я говорю языком скалы».
Прежде чем Керро успел ответить, щупальца ослабили хватку. Ощущение было самое необыкновенное: он был одновременно самим собой и щупальцами и цеплялся за Аваату, как цепляются за остатки здравого рассудка. Только любопытство спасало его от безумия. Что за любопытный опыт! Какие стихи он породит! Керро ощутил, что несется высоко над морем, и засмотрелся на пену, окаймлявшую огромные листовидные слоевища. Страха не было, только неутолимое любопытство. Он упивался всем, что видел, чтобы сохранить и передать остальным.
Ветер бил в лицо. Керро вдыхал его, видел, чувствовал. Он узрел под собою сплошную массу дирижабликов, и на глазах его они разошлись, точно лепестки огромного цвета, открывая гондолу внизу — сверкающий купол и оранжевые лепестки.
Щупальца ласково и уверенно опустили его в сердцевину цветка, в разверстый люк гондолы, и последовали за Керро, расплетаясь по стенкам. Он знал, что находится внутри, вместе с Ваэлой и Томасом, — и все же видел с высоты, как вновь смыкаются лепестки.
Его окружало апельсиновое сияние, и сквозь плазовые стенки Керро видел, как дирижаблики опутывают гондолу щупальцами.
На разум его вновь обрушилась волна ощущений, но в этот раз она была слабей, и в промежутках между наплывами он сохранял ясность мысли. Да, Томас и Ваэла были рядом — оцепеневшие, не то в ужасе, не то без сознания.
«Помоги им, Аваата!»
Даже боги, казалось бы, бессмертные, живы, лишь покуда нужны смертным.
Оукс забулькал и захрапел во сне. Туша его распласталась по подушкам на длинном диване, стоявшем под фреской на крытой галерее в Редуте. Сквозь плаз сочились багровые лучи встающей над морем Реги.
Легата отодвинулась от Оукса, осторожно вытянула рукав своего комбинезона из-под его голого бедра. Ступив на прозрачный плазовый пол, она глянула на искрящиеся под деньсторонним светом гребни волн. Море бурлило, на горизонте волны сливались в сплошную белопенную черту. Ничем не сдерживаемое буйство казалось Легате отвратительным.
«Может, я просто не создана для естественной среды».
Она натянула комбинезон и застегнула «молнию». Оукс продолжал храпеть и фыркать во сне.
«Я могла бы удавить его прямо в этих подушках и бросить тело демонам. Кто бы заподозрил?»
Никто, кроме Льюиса.
Она едва не воплотила эту идею в жизнь. Всю ночь Оукс изощрялся над ней. Один раз она уже обхватила его грудную клетку, покуда он трудился, потея и бормоча что-то, но так и не заставила себя убить. Даже Оукса.
Волны накатывали на берег. Этим утром вода поднялась высоко, земля сильней дрожала под ударами прибоя, и в гуле слышался скрежет камня о камень. Должно быть, снаружи стоит настоящий грохот, если шум так хорошо слышен здесь.
«Работа волн и скал — делать песок, — подумала она. — Почему я не могу трудиться так же… безоговорочно?»
Ответ пришел тут же, словно она уже несчетное число раз спрашивала себя об этом. «Потому что скала не умирает, когда ее перемалывает в песок. Это перемена, а не погибель».
Ее взгляд, взгляд художника, искал хоть малую толику порядка в пейзажах за плазмагласом, но находил лишь хаос, прекрасный, но пугающий. Что за контраст с миром и порядком корабельных аграриумов!
На пустыре по левую руку виднелось взлетное поле для челноков и вздутая полоса крутого перехода от станции к Редуту. Это была идея Льюиса — вынести взлетное поле за пределы периметра, чтобы перекрыть туннель, если агрессор явится из Колонии.
Легата обнаружила, что скучает по мерному качанию слоевищ келпа в заливе, но келп отступал… отступал.
По спине ее пробежали мурашки.
«Несколько суток», — обещал Оукс.
Она закрыла глаза и увидела собственную фреску и указующий перст, направленный прямо ей в душу.
«Ты убиваешь меня!» — говорил он.
Как бы отчаянно ни трясла Легата головой, голос не унимался. Против своей воли она подошла к раздатчику и добыла себе рюмку. Пальцы ее не дрогнули. Потягивая спиртное, она вернулась к плазовой стенке и смотрела, смотрела, как волны пробивают себе дорогу через пляж к прибрежным скалам. Прежняя отметка высокой воды осталась в дюжине метров от нынешней. «Интересно, — подумала Легата, — не стоит ли разбудить Оукса?»
Над пляжем близ взлетного поля внезапно опустился почти до земли, сбросив запас газа, одинокий дирижаблик. Из караулки выскочила женщина-часовой, вскинула на плечо тяжелую лазпушку, но заколебалась. Легата затаила дыхание, ожидая вспышки оранжевого пламени и гулкого взрыва. Но женщина стрелять не стала. Она опустила оружие и только следила за хрупким дирижабликом, пока тот не обогнул охраняемую территорию.
Легата перевела дух.
«Что случится, когда нам некого будет убивать?»