Паника-upgrade. Дилогия
Шрифт:
Проснулся Веерховен оттого, что прекратился постоянный шорох воды под днищем. Парусник остановился. Штиль.
Веерховен откинул одеяло и сел.
Воздух был прохладен, влажен и остро пах морем и сырой рыбой.
Таррарафе дремал, прислонившись спиной к носовой банке. Когда Веерховен зашевелился, африканец открыл глаза…
Масаи проснулся… И обнаружил, что пелена, сеть, опутавшая его сознание в тот миг, когда Таррарафе коснулась воля Того-Кто-Пришел, – разорвалась.
Масаи заскрипел зубами. Он вспомнил, что бросил друга одного, там,
Таррарафе сжал руками голову. Друг! Надежный и никогда не ошибающийся, – но сущий ребенок, когда дело касалось колдовства. У сильного много врагов. И у Носорога много врагов среди черных. Не меньше, чем друзей. А черные всегда прибегают к колдовству там, где им не хватает силы. Это правильно. Таррарафе тоже делает так. Друг не понимает. Потому масаи всегда оберегал его от чар. Таррарафе неплохо разбирался в чарах. Для охотника. Пока все обходилось. Должно быть, собственные духи-хранители русского были достаточно сильны. Но на этом острове он – как слепой в лесу. В чужом лесу.
Таррарафе отнял руки от висков и посмотрел на небо. Хорошо, что ветер был слаб. Хорошо, что Таррарафе чутьем находит обратную дорогу. На суше и в океане. Масаи переложил руль. Ветер был совсем слаб, но его силы хватило, чтобы лодка взяла обратный курс.
Белый, который увязался за Таррарафе, будто почувствовал, что масаи повернул лодку. Он заворочался, застонал.
«Сейчас проснется», – подумал масаи.
Это ничего. Белый ничего не смыслит в звездах. Не понимает языка черных. Белый презирает Таррарафе. Он вообще не любит черных. Он из тех, что никогда не выходит против врага лицом к лицу. Такие, как он, убивают предательски, из безопасного места. Ракетами, бомбами, напалмом. Когда Таррарафе вернется на остров, белый может сойти на берег. Если духи Зла возьмут белого, Таррарафе не станет за него сражаться. Белый был врагом. И не стал другом. Он поплыл с масаи потому, что решил использовать Таррарафе. Белые любят использовать черных. Таррарафе видел, как белый обращался с черным мальчишкой там, в бункере. Глупый мальчишка! Смерть оставила метку у него на лбу. Глупый белый: решил использовать Таррарафе. Глупый Таррарафе… Но он поумнел!
Белый сел на палубе. Уставился на него. Таррарафе закрыл глаза: ему нечего дать белому.
Прошло около часа. Таррарафе сидел с закрытыми глазами, расслабившись, без мыслей. Он отдыхал – но был начеку. Белый снова улегся, ворочался, сопел. Ему не спалось.
Страх пришел внезапно.
Палуба парусника слегка вздрогнула.
Масаи мгновенно открыл глаза: что это?
Парусник закачался на мелкой волне.
Но воздух вокруг был неподвижен и вязок, как мед в сотах.
Таррарафе очень медленно поднялся, огляделся, подошел к борту, посмотрел вниз, взявшись рукой за натянутый шкот.
Поверхность воды у левого борта волновалась. Будто кто-то помешивал там, в глубине, огромной ложкой.
И еще – свечение.
Тусклое, трудно различимое свечение, непохожее на то, что видел когда-либо Таррарафе. Хотя мало ли что или кто может светиться в теплых тропических водах?
Страх, который подступил к Таррарафе, говорил о близкой опасности, смертельной опасности. Но не указывал, откуда она придет.
Тусклое свечение внизу между тем становилось ярче. Из серого оно стало зеленоватым. Нечто поднималось вверх, нечто огромное…
Масаи ждал. Единственное, что он мог.
Внезапно море вздулось огромным водяным пузырем.
Парусник отшвырнуло в сторону, едва не положив набок.
Таррарафе повис, вцепившись в шкот, – брызги хлестнули по его спине.
Кораблик на секунду застыл в шатком равновесии, почти касаясь парусом взбурлившей воды, а потом очень медленно, с протяжным скрипом выпрямился, качнулся в обратную сторону, подпрыгнул, но уже не так резво, и выровнялся, продолжая приплясывать на короткой волне.
Там, где прежде под водой масаи видел свечение, теперь над черной поверхностью моря встал флюоресцирующий холм. Зеленая желеобразная масса, похожая на гигантское скопление гниющих водорослей. И пахла масса так же, как пахнет куча водорослей, выброшенная штормом и еще не успевшая превратиться в сухую труху под лучами солнца.
Да, масаи никогда не видел ничего подобного.
Страх его утроился и, как бывало всегда, обострил чувства и удвоил силы. Но Таррарафе по-прежнему не мог сражаться. Он мог только смотреть.
Зеленая масса была никак не меньше двадцати метров в поперечнике. От центра ее расходились в стороны толстые «жгуты». Расходились и исчезали в глубине, причем свечение их под водой странным образом становилось ярче, чем на воздухе. Посередине же, примерно футах в тридцати от деревянного борта парусника, флюоресцирующая масса вспучивалась бугром высотой в половину мачты.
Внезапная догадка заставила внутренности Таррарафе сжаться. Это было не скопление водорослей или что-то подобное. Это – живое существо, животное…
За спиной масаи кто-то засопел. Белый. Значит, он не вывалился за борт, когда лодку едва не опрокинуло. Таррарафе не испытал того облегчения, какое почувствовал Веерховен, обнаружив, что масаи – здесь. Таррарафе не привык радоваться человеку, если человек не был его другом.
Что же перед ним? Гигантская медуза?
Таррарафе мысленно обратился к духам-покровителям…
Но духи молчали.
Масаи и не надеялся на ответ здесь, посреди океана.
Странная масса пришла в движение. Она поворачивалась.
Расходящаяся волна встряхнула парусник и поставила его кормой к непонятному существу. Край паруса закрыл масаи обзор. Он выпустил шкот и быстро пробежал несколько шагов к корме. Запах гнили бил в ноздри.
Белый опять оказался позади, дышал в затылок. Это отвлекало. Масаи хотел жестом приказать белому отойти, но тут произошло то, что заставило Таррарафе напрочь забыть о белом. Он увидел глаз.
Существо поворачивалось, поворачивался огромный бугор в центре. И на бугре этом вдруг появился глаз.