Папа шутит
Шрифт:
— Такие маленькие, — говорила мама Леры, — а уже знают, что в первой слева сисе больше всего молока. Вот опять эта сися досталась Первашу.
— Этот не упустит! — с гордостью подтверждал Лерин папа, у которого Перваш — первый из родившихся щенков — ходил в любимчиках.
Дождавшись пока щенки насытятся, отпадут — теплой кучкой, переплетясь головками, лапками, хвостиками уснут — родители делили обязанности.
— Подотрешь, что нагадили? — спрашивала мама.
— Нет, ты убирай. Я Стешку выгуляю, а потом нам для архаровцев еще фарш в мясорубке прокрутить и творог сделать. Чтоб меня так в детстве кормили, как Лерка в своих Интернетах вычитала.
Вместо одного месяца
Лица родителей в те два щенячьих месяца поражали Леру. Ее папа и мама были людьми неулыбчивыми и несклонными к пустому веселью. А тут вдруг преобразились, помолодели. С другой стороны, все, что поражало, как лица родителей, в том Лерином состоянии любви-качелей было нормой. Потому что на вершине взлета качелей окружающее смотрится по-иному. И далекие-далекие картинки ползункового детства вдруг всплыли в Лериной памяти: молодая смеющаяся мама и папа, смешно изображающий медведя, нападающего на маму. И сама она, Лера… Ее забыли на горшке, сами в другой комнате скрылись. На горшке сидеть холодно, одиноко и скучно, металлическая окружность горшка уже больно впивается в тело. Лера плачет, а мама не идет… Потом уже никогда так не было. Потом родители всегда были рядом. Они бились за место под солнцем, за однокомнатную квартиру в панельной пятиэтажке. Эта борьба хуже кислоты — вытравит и смех, и мечты, закалит волю, но убьет радость бытия. Как оказалось — не навсегда убьет. Пять беспородных щенков-хулиганов через двадцать с лишним лет вдруг пробудят давно забытые чувства.
Им дали клички, потому что надо ведь как-то называть архаровцев, хозяйничающих в квартире. Это были временные имена, ведь настоящие только будущие хозяева вправе выбирать. Перваш, ясно, первым родившийся, самый сильный и крепкий. Он еще в утробе, как считал Лерин папа, всех братьев и сестер растолкал. Всего было три мальчика и две девочки. Получилось, что парней нарекал Лерин папа, а девочек — мама. От папы: Перваш, Лапоть и Дюдя. Лапоть получил прозвище за страсть грызть обувь, а Дюдей и в человеческом обиходе Лерин папа именовал тех, кто вечно стоит последним в очереди, пропуская тех, «кого якобы здесь стояло». Интеллигент Дюдя к миске с едой подходил последним. Девочку с белым пятнышком на лбу мама Леры назвала Звездуней, а самую последнюю и слабенькую — Куколкой. Она родилась едва дышащей, с малым весом, чуть больше воробушка, сил не хватало молоко сосать, братья и сестра лягались, отталкивая малышку от заветных сосцов. Поэтому Лера и ее мама следили, чтобы кроху не обижали. Отодрав от главного молочного крана Перваша (этот всегда найдет, куда присосаться), подносили слабосильную девочку.
Приговаривали:
— Кушай, Куколка. Вот умничка. Еще, еще. Устала? Кто тут лезет? Перваш, Лапоть, у вас свои источники, не претендуйте!
Обнаружив, что Куколку выталкивают на периферию из комка согревающих друг друга щенков, а Стеша, не смотря на упреки, в ус не дует, мама Леры стала брать Куколку к себе в постель, греть на груди и каждый час вскакивать, чтобы поднести малышку к Стешиным соскам. И через месяц Куколка выправилась, почти догнала Звездуню по весу, научилась огрызаться на хищных братьев. Особая забота о Куколке привела к тому, что ее решили оставить, не отдавать. Где одна собака, там и две. Расстаться с маленькой шалуньей
Двух щенков, Лаптя и Звездуню, развернув широкую агитацию на работе, пристроила Лера. Подходил срок забирать алиментных Соколовских — интеллигента Дюдю и бандита Перваша. Олег не находил времени и мужества, чтобы открыться Соколовым. Большого воображения не требовалось, чтобы предугадать их реакцию.
Олег решил жениться. «Решил» — не правильная формулировка, потому что глагол предполагает выполнение последовательных логичных действий по решению задачи. А у Олега никакой логики не было.
Утром завязывал галстук. Узел не получался. Олег редко надевал костюм с галстуком, но сегодня официальный вид обязателен, предстояло выступить на ученом совете. Узел выходил комковатым, а язык галстука то слишком длинен, то короток. Терзая кусок шелковой ткани, Олег посмотрел в зеркало и сказал вслух:
— Хочу жениться.
Желание было абсолютным, как приговор, обжалованию не подлежащий. Олег вспомнил, как несколько лет назад, сестра связалась с парнем, неподходящим во всех отношениях. Сестру разубеждали в четыре голоса, а она топала ногами и вопила:
— Хочу замуж! Хочу за него замуж!
Наверно, это у них семейное — коль замуж или жениться, то хоть кол на голове теши. Или это всеобщая характеристика, справедливая для всех людей? Если человеку неможется, то его и паровоз не остановит?
Сестра сходила замуж на два года и вернулась домой с ребенком. Но невозможно сравнивать ничтожество — бывшего зятька — и Леру, ангела во плоти.
С галстуком в руках Олег зашел на кухню, где завтракала семья.
— Кто-нибудь может повязать мне эту чертову тряпку?
Ответом ему были извинительные улыбки — обращаться с галстуками никто не умел.
— Вот поэтому я женюсь! — сказал Олег и вышел с кухни, оставив родителей, бабушку, сестру и племянника в легком шоке.
Галстук он затолкал в портфель — на работе кто-нибудь повяжет.
Предложение Лере он сделал не менее оригинально и в шок уже впал сам, а торжественность момента обеспечили посторонние люди. Вот как это случилось.
Олег, конечно, хотел обставить предложение руки и сердца романтически. Но в голову лезли только штампы: цветы, коробочка с кольцом, упасть на колено, толкнуть проникновенную речь. И еще не хватило терпения. Настоятельное желание «хочу жениться» рвалось наружу и выплеснулось, когда они сидели в кафе, выбирали из меню что заказать.
— Как насчет того, чтобы пожениться перед Новым годом? — спросил Олег, не отрывая глаз от меню.
— Кому? — в свою очередь спросила Лера.
— Нам с тобой.
— О! — только и могла произнести Лера, подняв голову.
— О, да? Или: о, нет?
— Да-да, но только, — замялась Лера.
— Что только?
— Ты мне должен признаться в своей болезни.
— Какой болезни?
Лера еще больше смутилась, покраснела:
— Сексуальной.
— Чего? — оторопел Олег, а потом сообразил и возмутился. — Вот времена, вот нравы! Если парень не лезет девушке под юбку в первый вечер, но его уже считают импотентом.
— А если он три месяца не лезет? Олег, — быстро заговорила Лера. — Я согласна, несмотря на твой недостаток. Я тебя очень люблю, я счастлива…
— Нет у меня недостатка! — взревел Олег.
Занятые судьбоносным разговором, они не заметили, что около столика уже давно стоит официантка с блокнотиком, с интересом прислушивается, переводя взор с Олега на Леру.
— Девушка! — заговорила официантка, обращаясь к Лере. — Он не импотент, ведь сразу видно. Соглашайтесь! Мировой парень!
— Сама знаю, а вас никто не спрашивал! — возмутилась Лера.