Папанинская четверка: взлеты и падения
Шрифт:
Занимая ответственный наркомовский пост, Иван Дмитриевич оставался близким к простым людям, не гнушался и не стеснялся общаться с ними. Вот что пишет в своих мемуарах тогдашний начальник Дальневосточного морского пароходства А.А. Афанасьев:
«В предвоенные годы мне часто приходилось встречаться с Иваном Дмитриевичем Папаниным, в том числе и по работе. Ведь для перевозки грузов в Арктику морские суда в то время Главсевморпуть арендовал у Наркомата морского флота. Перевозки из года в год значительно росли, судов не хватало.
Иван
С такой же энергией Папанин руководил перевозками на Севере в годы Великой Отечественной войны. В горящем Мурманске, под непрерывными бомбёжками гитлеровской авиации, с десятков кораблей выгружалась военная техника и снаряжение, полученные по ленд-лизу. Иван Дмитриевич, имевший статус уполномоченного Государственного комитета обороны и звание контр-адмирала, сутками не уходил из порта. И здесь, и в Архангельске он, как всегда, умел находить смелые и удачные решения, брал на себя всю полноту ответственности, стремясь наилучшим образом выполнить порученное дело.
Очевидцы вспоминают такой эпизод. Несколько десятков танков было выгружено с кораблей в Архангельске на правом берегу Северной Двины, для доставки по железной дороге на фронт их следовало переправить на левый берег. Река уже стала, паром не ходит, а для тяжёлого танка лёд пока слаб, хотя трактор пройти может. Как быть? Ждать нарастания льда, но на фронте дорога каждая неделя.
Папанин приказывает соорудить из брёвен платформу, тщательно промеряет толщину льда и даёт команду тащить платформу с танками на прицепе у тракторов через реку. Лёд гнётся и потрескивает, военные специалисты отказываются участвовать в этом деле и уходят. Вся ответственность на Папанине. Танки переправлены и пошли на фронт.
Из воспоминаний А.А. Афанасьева, к тому времени наркома Морского флота:
«Неоднократно приходилось мне вдвоём с Иваном Дмитриевичем отчитываться в правительстве во время войны о ходе выполнения перевозок по ленд-лизу. В приёмной в ожидании вызова для доклада обычно находились руководители многих ведомств, работники Госплана и другие приглашённые.
Среднего роста, плотный, как говорят – литой, Иван Дмитриевич входил всегда с улыбкой и острой шуткой. Этакий русский мужичок с весёлыми, хитренькими глазками. Обойдёт всех в приёмной, пожмёт руку каждому, скажет проникновенно-тёплые слова, отпустит каламбур, который обычно вызывал общий смех, и легко, первым, войдёт в кабинет правительства.
Докладывая о ходе перевозок, обязательно проявит заботу о людях, о портовых рабочих, солдатах и матросах, попросит или увеличить питание, или заменить спецодежду, или выдвинет предложение наградить группу работников Крайнего Севера за успешное
А вот ещё одно воспоминание:
«В приёмной у Посрёбышева встретил Ивана Дмитриевича Папанина, который был уполномоченным Государственного Комитета Обороны СССР по разгрузке прибывающих судов союзных конвоев. Папанин для всех нас, конечно, был национальным героем, но держался просто и уверенно. Он был остёр на язык, как говорится, в карман за словом не лазил, любил шутки и гордился своей популярностью в народе. Разве что одно: стоило ему открыть рот – и сразу чувствовалось, что он не очень в ладах с русским языком.
Матрос революции, контр-адмирал, доктор географических наук. Всё ему легко давалось. Каждый юбилейный год рождения правительство награждало Папанина орденом Ленина. Он был в фаворе, любим. Но к образованию не стремился, упивался славой.
Обоих нас одновременно Поскрёбышев пригласил в кабинет Сталина. За столом сидели Ворошилов и Микоян, Сталин по привычке ходил по кабинету.
Папанин громко приветствовал Сталина и всех присутствующих, поздравил с наступающим Новым годом, пожелав доброго здоровья.
Добродушно улыбался, но без приглашения продолжал, как и я, стоять на месте. Улыбаясь, Сталин жестом пригласил нас к столу. Папанин незаметно толкнул меня в бок – уступил дорогу, предпочитая под возможный удар первым себя не подставлять…
Тут Микоян передал Сталину какую-то бумагу. Мы почувствовали, что это, видно, какая-то информация, компрометирующая докладчика. Так обычно бывало в конце личного доклада. «Жди сейчас бурю», – подумал я. Сталин молча прочёл информацию и, хитро улыбаясь, сказал Папанину:
– Ты, северный король, говорят, там, на Севере, гарем завёл?
Все громко засмеялись. Маленький толстый Иван Дмитриевич аж подпрыгнул и воскликнул:
– Что вы, что вы, товарищ Сталин! Да когда ещё на Северном полюсе был, тогда уже всё «хозяйство» было отморожено.
Всеобщий смех стал ещё громче. Искренне смеялся и Сталин.
– Говоришь, всё отморожено? – продолжал смеяться Сталин и, в сердцах порвав бумагу, бросил её на пол». (Афанасьев, 2003).
1946 год внёс неприятные перемены в судьбу И.Д. Папанина. Вот как он сам описал тот период:
«Я стал часто болеть. Тяжело сказывалась на здоровье, не только моём, но и многих товарищей, система работы по ночам. На рассвете ехал я домой, а уже в десять утра снова надо было ехать в Главсевморпуть.
Арктическая навигация 1946 года выдалась тяжёлой. В это самое ответственное для меня время я свалился с приступами стенокардии. Врачи настаивали на длительном лечении. В июле я уехал с Галиной Кирилловной в санаторий «Кемери» на Рижском взморье, поручив ГУСМП своим заместителям В.Д. Новикову и А.Е. Каминову. Оценив реально свои возможности, я решил просить правительство освободить меня от должности начальника Главсевморпути». (Папанин, 1977).