Пара для дракона, или игра в летнюю ночь
Шрифт:
— Я пришла не за тобой, — сказала она ровно, глядя ему в глаза, — Ты умер.
Лицо синеглазого фейри закаменело.
— Ради тебя, — прошипел он, — Ты убила меня.
Раока прикрыла глаза.
— Да, — выдохнула, как перед нырком на глубину, — Но я не просила ни о чём — это был твой выбор.
— Вот как? — его лицо, искаженное презрительной улыбкой, уже никак нельзя было назвать добрым, — Как удобно, наверное, жить за счет меня. Неужели кошмары не мучают?
— Ты и сам прекрасно знаешь ответ, — сказала она спокойно, — Ты никогда не перестанешь мне сниться.
Он покачал головой.
— Тогда в чем дело? Моя жертва ничего не стоит? Неужели и правда рассчитываешь
Раока криво улыбнулась.
— Да, знаем.
— Как только этот твой оборотень очнётся, инстинкты дракона возьмут верх, и ты останешься за бортом.
— Скорей всего, — признала она, — Но я и не рассчитываю на большее.
Синие глаза напротив полыхнули.
— Так верни меня, меня! Ты же знаешь, что я любил бы тебя, был бы только твоим. Мы могли бы сбежать ото всего и всех, осесть где-то в человечьем государстве и больше не быть куклами для особо мерзких поручений. Неужели ты никогда не хотела другой жизни?
Раока сдавленно фыркнула. Другая жизнь…
— Нельзя покинуть тёмную сторону улицы, — ухмыльнувшись, процитировала она Иса, — Можно только качественно притвориться, что сделал это.
— Значит, предашёшь меня? — спросил Эллин, — После всего?
— Значит, предаю, — подтвердила Раока устало, и он кинулся на неё. Впрочем, добраться до фейри ему не позволили: черный волк, которого до того было не разглядеть, метнулся вперёд и вцепился в её собеседника. Эллин, не будь дурак, истаял черным дымом.
— Гор, — прошептала фейри, — Уйдём отсюда.
И волк, встревоженно глядя на её опустошенное лицо, осторожно кивнул и подставил спину в качестве опоры. Направление не заставило себя ждать — арена в считанные мгновенья заросла пушистым ковылем, среди которого вилась тропинка. Покрепче сжав в руке цветок, полыхающий холодным зеленоватым смертным пламенем, Раока с волком двинулись вперёд.
Бран смотрел на синие глаза, глубокие, как две бездны, на алое яблоко и делал единственное, что ему тут оставалось — думал.
Вообще война — штука, быстро отучающая от самообмана и пиздостраданий, потому что там ты или хладнокровен, или сдох. Других опций, как сказал бы излишне образованный Ос, не предусмотренно. Ребята, которые утверждают, что чувствовать там надо сердцем или ещё каким ливером, явно не продвинулись дальше армейского штаба. Бран же повидал много такого, чего не хотел бы помнить, такого, что забыть был обязан по долгу гостайны, и такого, чего по всем официальным бумагам не было и быть не могло.
Именно потому даже в тот момент, посреди наполненной странными эмоциями и поступками сцены, он старался взвесить риски и вероятности. Одна беда — его нутро ныло, кровоточило, мыслить здраво получалось с трудом, настоящие воспоминания сталкивались с памятью Короля Бранана, как льдины при ледоходе, создавая внутри его головы неприятный грохот и шум. Его чувства словно бы сорвались с цепи, и Бран готов был поклясться, что такая вот повышенная восприимчивость имела не самое естественное происхождение.
— Ты хороша не только в ядах, но и во внушениях, — сказал он люби… Королеве.
— Да, — она улыбнулась с некоторой гордостью, — Ты всегда плохо поддавался эльфийским чарам, даже моим. Поразительное свойство ума, меня это всегда в тебе восхищало.
Полулис моргнул.
— Ты можешь просто затолкать это яблоко мне в глотку, — отметил он, — К чему такие сложности?
— Ах, с этой древней магией всегда все непросто, — сказала Мирана с напускной печалью, — Только истинное волеизъявление может лежать в её основе, то есть — все добровольно.
Полулис покачал головой:
— То есть, если я откажусь, ты вот так вот запросто меня отпустишь?
Она небрежно передёрнула плечиками:
— Ну, сначала я прикажу убить пленников каким-нибудь особенно интересным способом, потом запру тебя в своих лучших покоях и найду другой способ давления — если вдруг ты откажешься, хотя я уверена, что ты не.
— Это называется — добровольно? — восхитился Бран, — Воистину, хвалёное эльфийское милосердие в действии.
— Да, добровольно, — ответила Мирана спокойно, — Ты можешь отказаться, а я могла бы солгать и сказать, что отпущу. Но после тысяч лет ожидания мне не хочется обманывать и снова терять тебя только потому, что тебе опять вздумается героически самоубиться на каком-нибудь устланном гниющими солдатскими внутренностями поле. Потому… Кушай яблочко, мой свет. И, к слову… запись нашего разговора, которую ты сейчас делаешь, не понадобится, но все же — похвальная предосторожность, вызывает чувство ностальгии. Помнится, ты всегда очень серьёзно относился к предательству и был верен долгу. Спросить меня, так люди с их жалкой жизнью бабочек-однодневок не стоили ни капли твоей крови, но приятно думать, что эти годы совсем не изменили тебя. Увы, меня — да. Потому прости, любовь моя. Я могу сделать сейчас многое для тебя, но не отпустить.
Шум в голове усилился, и Бран решился.
В конечном итоге, зная паранойю Иса, тот все равно проверит его — это после возвращения-то из лап условно дружеского государства. И, если полулису таки промоют мозги до состояния покорного Королеве овоща, Ледяной дракон быстро сломает ему шею в порыве милосердия, чтобы никому из своих навредить не успел.
И да, Брана такой расклад устраивал.
В остальном Мирана была права, конечно. Она — Королева Фейри, одно из самых могущественных существ их мира, стоящее в одном ряду со старейшими драконами, Владыкой Демонов и Главами сильнейших оборотничьих кланов. Мирана Цвет Аконита — та, кто совершил военное чудо, прогнав драконов из своего государства и заключив с ними мирный договор, та, кто превратил раздираемую противоречием кучку эльфийских семейств в один из самых величавых и опасных Дворов их тысячелетия. О её уме и жестокости слагали легенды, и сама магия, казалось, текла в её жилах, наделяя свою избранницу немыслимыми дарами. Да, и был Бран — так себе маг, вчерашний наёмник, недоагент Предгорья, недонаследник престола Ликарии. У него не было никого, кроме товарищей. Таким образом, расклад сил был очевиден, и брыкаться бессмысленно.
По крайней мере, ему нравилось думать, что причина в этой самой логической выкладке, а не в нежности, вспыхивающей при каждом взгляде на эту хрупкую девушку, не в чужих-своих воспоминаниях, где она была другой — нежной, хрупкой, полной юношеских идей и желания сделать этот мир лучше.
Впрочем, не сказать, что у неё совсем не получилось. Но какова была цена?..
Бран, не отводя взгляда от её лица, нежно обхватил её запястье, тонкое, с голубоватыми жилками вен, и поднёс к своим губам вместе с яблоком.
Не из-за шантажа, на самом деле. Просто, если быть честным с собой, он хотел этого — больше, чем чего-либо другого.
Яблоко было таким, ну… яблочным. Разочаровывающе обычным. Нет, вполне себе вкусным и сочным, явственно-осенним, оно ассоциировалось с празднествами урожая в любимом саду его матери, дымом костров и шелестом опадающей листвы. Полулис, который успел нафантазировать разного, начиная от сладости неземных медов фейри и заканчивая чёрной ядовитой гнилью, теперь не знал даже, что и думать.