Параллельные прямые
Шрифт:
Служка перекрестился, а скульптура, тем временем, превратилась в рослого воина в старинных доспехах и сверкающем шлеме, из-под которых кокетливо выбивались русые пейсы. Архангел повёл плечами, прислушиваясь к ощущениям от нового тела. Дубовата в суставах, конечно, но что ещё ожидать от старой древесины?
— Помяни, Боже, царя Давида и всю кротость его! — Громкий вопль заставил Михаила недовольно поморщится.
— Чего орёшь, придурок?
— Не губи, владыка Иудейский, я обязательно отдам долг Ицхаку! Чем хочешь поклянусь.
— Почему крестишься неправильно?
— Из литвинов буду…еси, — служитель постарался придать своему ответу старомодность и бухнулся на колени, — Ремигиюс Дирвялис зовут. По прозвищу Шимтас Бибис.
— Клички не интересуют, — архистратиг уже отвернулся, прощупывая оштукатуренную стену. В некоторых местах он простукивал кладку рукоятью неизвестно откуда взявшегося меча. И тихо бормотал себе под нос. — Здесь должно быть. И шестисот лет не прошло. Где этот кирпич? Ты, старый, когда часовню в последний раз перестраивали?
— Это пан меня спрашивает? — Дирвялис не спешил подниматься с колен. Кто их знает, этих древних иудеев, вдруг рассердится, и голову с плеч долой.
Михаил в досаде плюнул через плечо. И попал.
— Кому же ещё? Ну что за народ — название страны стащили, название национальности стащили, столицу ляхам отдали. Заначку в стене на чёрный день оставил — и ту попёрли. И вообще, вы что с собором сотворили? Почему он стал похож на театр оперы и балета?
Ремигиюс в страхе поклонился как можно ниже, ударившись лбом в пол. Одновременно с этим он вспоминал, написано ли где о нелюбви царя Давида к классическому искусству.
— Это не я, Ваше Величество. Может быть Ицхак?
— И колокольню непотребного вида тоже он поставил?
— Нет, это итальянец был. Архитектор Аннус.
— Да? Интересная фамилия. Тогда понятно, почему она на член похожа — комплексы, всё по Фрейду. — Михаил бросил свои попытки отыскать спрятанный клад. — А с тобой то, что делать будем? Мне же режим секретности соблюдать нужно.
— Так я пойду? — литовец резво вскочил на ноги.
— Погоди, — остановил его архистратиг, — чем-то ты мне понравился. Может быть, у тебя лицо такое располагающее? Или родной перегар ностальгию навевает? Может, мы ещё подружимся?
— Я… со мной… согласен! — служка сделал попытку поцеловать архангелу руку.
Михаил её резко выдернул и возмутился:
— Ах, ты кусаться?
— Простите, Ваше Величество, я только облобызать. Умилённо приложиться к высочайшей длани…
— А вот этого не надо, не люблю. И чего, кстати, ты меня всё Величеством называешь?
— Так ведь это… уважение, так сказать. Не каждый день с живым царём Давидом встречаюсь. Всё больше с чёртиками. Ну, с теми-то вообще каждый вечер. Вот как сяду ужинать, так они по столу шмыгают — туда-сюда, туда-сюда. Один третьего дня в стакане утонул. Маленький такой, зелёный, прямо как огурец.
— А ты чего?
— Ну, так…, а я к кардиналу.
— А он?
— Чего он? Отпевать утопленника отказался. И вообще, сказал, что чертей не бывает. А как же их быть не может, если они есть? Вы в них верите?
— Пожалуй, что да, — Михаил решил не противоречить, во избежание осложнений.
— Вот, сразу видно образованного человека, — обрадовался Дирвялис, — а наш кардинал — неуч. И потому к нему по вечерам обычные мыши прилетают. Но в них уже я не верю.
— Летучие мыши?
— Нет, я же говорю — обычные. Только большие очень, розовые и с крылышками. Вот как у Вас.
— Чего у меня? — архангел бросил взгляд через плечо и с чувством выругался.
Опять технический отдел брак гонит. И что толку от двух бутылок армянского коньяка столетней выдержки, распитых совместно с академиком Капицей? Пётр Леонидович клятвенно заверил, что лично проследит за работой подчинённых. И что с того? Вот они, крылья, торчат прямо сквозь доспехи. Видимо, забыли к астральному двойнику блок иллюзий присобачить, умники.
— Римигиюс, ты где?
— Тут я, Ваше Величество, — скромный служитель стыдливо спрятал за спину пузатую бутылку, с которой за секунду до этого общался нежно и страстно.
— Так мы друзья, или нет?
— Всенепременнейше и прямо до гроба! — Дирвялис радостно затряс головой. Потом лицо его омрачилось, тяжёлый, жалобный вздох вырвался из груди, и он протянул Михаилу свою стеклянную подругу. — Вот, не изволите? Как говорят русские в литовских сказках — горбатый хлеб делиться только на половинки.
— Спасибо, не нужно. Оставь себе, на поминки утопшего чёрта, — отказался архангел, чем весьма порадовал страдавшего от собственной щедрости Ремигиюса.
Оно бы, конечно, не помешало… накатить на душу грамм этак семьсот-восемьсот. Чисто символически, для куражу и поднятия настроения. Но неизвестно, как повлияет местный самогон на деревянную статую. Не хотелось бы потерять над ней контроль и стоять в пыльной нише чурбан чурбаном, пока не протрезвеешь. Бывали, знаете ли, прецеденты.
— Значит, от дружбы не отказываешься?
Старый литовец даже оскорбился такой постановке вопроса. Но тихо и молча, про себя. Разве от такого отказываются? Сам Давид, царь Иудейский, в друзьях! Теперь можно будет Ицхаку долг не отдавать, перебьётся. А ещё занять у пана Радзинского и пана Гордона, и тоже не возвращать. Есть уже кому пожаловаться, если деньги назад потребуют. А что? Судя по рожам, оба они из этих самых… понятно из кого.
— Давай друг любезный, раздевайся.
Неожиданное требование отвлекло Дирвялиса от планирования коварных финансовых операций и очень озадачило. Ой, в этой ситуации лучше сказать — озаботило.
— Ваше Величество, я не такой.
— Не понял, уточни, — попросил Михаил.
Литовец сначала надолго приложился к своей бутылке, и только потом, с трудом переведя дыхание, ответил:
— Секса у нас нет! Пардон, не то.… Как же в той газете было написано? А, вот, вспомнил.… Не могу поступиться принципами.
— Они то тут, с какого перепуга?
— Как же? Я старый человек, ещё в Империи родился и вырос. Вот не поверите, по утрам просыпаюсь, и сразу «Боже царя храни» пою. Куда уж мне новомодными демократическими штучками баловаться?