Парашют-убийца
Шрифт:
– Рауль, твоя семья против меня, – говорила красавица, заливаясь слезами, – нам не быть вместе…
– Нет, Хуанита, этому не бывать! – мужественно отвечал ей благородный юноша, – мы уедем, мы исчезнем из этого города. Я сделаю все, чтобы мы были счастливы.
Десятки тысяч домохозяек по всей стране заливались слезами, сопереживая молодым людям, но здесь, в студии, царили несколько другие настроения.
– Ну что, господа, наступает исторический момент! – подмигнул владелец телеканала. – Похоже, мы с вами присутствуем при переломном моменте в судьбе
– Совсем не против, – кивнул полковник, – такие вещи должны запоминаться.
– Да уж, – подтвердил Купер, ухмыляясь во весь рот, – сегодня пятница, и еженедельное обращение Уго к нации никто пока не отменял. Вот уж когда начинаешь ценить традиции. Когда регулярность нарушается, это всегда вызывает определенные мысли. А уж если это касается высшего должностного лица государства – тем более. Если он не появится на телеэкране, тогда, господин Ортез, вы спокойно начинаете действовать. Тут уж вам, как говорится, и карты в руки.
Генерал, слушая своих «сотоварищей», кивал, однако было видно, что мысли его находятся в некотором расстройстве. Он чувствовал себя не в своей тарелке. До сих пор оказываться в такой ситуации ему еще не приходилось. Он то и дело извлекал из кармана носовой платок, вытирая пот со лба. Несмотря на то что в студии исправно работали кондиционеры, ему было душно и жарко. Всю жизнь генерал прожил как будто согласно заранее установленному распорядку. Происходя из семьи потомственных военных, он, прежде всего, ценил порядок. Так с самого детства и проходила его жизнь. Уже с самого раннего возраста его отец готовил сына в военные, и судьба его была определена заранее, а будущее складывалась четко и размеренно. В последнее же время все шло наоборот, и это пугало, нервировало генерала, приводя его в состояние крайнего беспокойства. Несмотря на всю, казалось бы, ясность положения, он находился во «внутренней панике».
«Если команданте не появится в студии государственного канала, то генерал обратится к нации сам, объявив о том, что армия берет власть в свои руки» – эта фраза сегодня в студии уже повторялась неоднократно и на разные лады. Перед Ортезом лежал лист бумаги с тем самым обращением. Периодически он вглядывался в текст, поскольку память сейчас решительно отказывала.
– Не волнуйтесь, господин генерал, – подбодрил его Купер, – все будет хорошо. Остались лишь какие-то мелочи. Я понимаю, событие значимое, но мы с вами. Собственно говоря, уже почти все и произошло. Еще один шаг и все – проблема решена.
– В самом деле, расслабьтесь, – сказал владелец телеканала, – вы должны выглядеть уверенно. Страна должна поверить вам. Если на экране возникает всем известный человек, можно сказать национальный герой, и четко, уверенно, не давая народу времени заполнить голову разными ненужными сомнениями, говорит о том, что и как теперь будет, – все именно так и пойдет.
– А все-таки почему телеобращение не отменяют? – нервно спросил Ортез. – Если понятно, что Уго не будет, то какого дьявола все
Спрашивал он это, конечно, чисто автоматически, чтобы хоть как-то занять время. Молчание для него сейчас было тягостно, и ему хотелось слышать слова поддержки.
– Наверное, в эфир выйдет премьер-министр, объявит о смерти президента – пояснил Купер, – собственно говоря, это все лишь чистая формальность. Ведь и ежу понятно, что им некого демонстрировать. Король-то, как говорится, голый!
– Хорошо бы… – хрипло сказал генерал, думая о том, что сегодня он явно постареет на несколько лет.
– Здесь, собственно говоря, даже и рассуждать не о чем, – сказал один из офицеров, присутствующих в студии, – в соответствии с конституцией, функции президента в подобном случае переходят именно к вам. Так что, как тут ни крути, а все сходится именно на вас – комар носа не подточит.
– Ну, хорошо, а премьер? – все еще не сдавался генерал.
Ему хотелось не только развеять, но и просто раскрошить все сомнения, не оставить от них камня на камне…
– В армии премьера серьезной фигурой не считают, – презрительно осклабился полковник, – да вы ведь и сами прекрасно знаете. Штатский «умник», экономист.
– Эти штатские вообще до добра не доводят, – поддержал его коллега, – поставь такого у власти – и начинается. Свобода, демократические ценности, уважение прав человека и прочая чушь. Да. Полнейшая чушь! Если в стране нет порядка, то и ценностей тоже в скором времени не оказывается: ни в прямом смысле, ни в переносном. Вот у соседей такой экономист руководил страной. Тоже все вещал на тему, как теперь хорошо станет жить всем без исключения. И бедные, и богатые – все заживут дружно. А чем окончилось? Гражданской войной. Вот то-то:
– Значит, все должно пройти гладко, – потер руки владелец телеканала, – если так случится – а так случится, вы, господин Ортез, выйдете в эфир…
У господина Рохаса имелись огромные планы насчет своего дальнейшего будущего. От перспектив, которые откроются в самом скором времени, просто дух захватывало. Мысли возбуждали и пьянили не хуже того самого шампанского, которое ждало торжественного момента.
Сто сорок четвертая серия мыльной оперы закончилась. До развязки невероятно закрученного сюжета оставалось серий сто – не меньше. Любители попереживать героям получили возможность ненадолго отдохнуть, а те, кто хоть как-то интересовался политикой, по всей стране затаили дыхание.
На экране появилась традиционная заставка обращения президента к нации. Напряжение в студии заметно возросло. Казалось, между присутствующими пробегали искры электричества. У генерала внезапно пересохло во рту, и он нервно потянулся к бутылке с водой. Свернув крышку, он, не наливая воду в стакан, жадно сделал несколько глотков из горлышка.
Купер нервно поигрывал желваками, откинувшись на спинку стула. Офицеры, до этого негромко перебрасывавшиеся короткими фразами, также замолчали. На экране госканала фигурировала пустая студия. Ортез приосанился – приближался момент истины.