Шрифт:
Уорд Мур
Парень, который женился на дочке Мэксилла
Недельки через две Нэн начала его чуточку понимать. Нэн была третья по старшинству дочка Мэксилла. В Хенритоне ее прозвали дикаркой - и не забыли, что то же прозвище носила когда-то Глэдис, а после - Мюриэл. Глэдис теперь в "Восточной звезде" устроилась, а Мюриэл вышла замуж за хенритонского торговца мебелью и скобяными товарами - Мюриэл, мать самых славных двойняшек во всем графстве Эвартс. Зато Нэн прозвали так с большим основанием.
Всякий знает, что Мэксилл купил участок старого Джеймсона - восемьдесят
Конечно, самогон теперь в прошлом. Уже два года нет сухого закона, а люди все удивляются, как это Мэксилл намерен прокормить семью на таком негодном участке, не греша против морали. Но ведь столько раз Нэн у всех на глазах проносилась в машинах разных марок - и с разными мальчишками, да и один господь знает, сколько раз она проделывала это без свидетелей. Ей-богу, комментировал Хенритон, не говоря о графстве Эвартс, может быть, следовало бы довести это до сведения Комитета по делам несовершеннолетних: ведь Нэн пока еще совершеннолетия не достигла. Кроме того, взгляд у нее был дерзкий и угрюмый, дерзкий и вызывающий, и похоже было, что нужно держать ее в ежовых рукавицах.
Никто и не думал лезть к ее отцу. Все знали, что у него всегда наготове заряженное ружье (и насчет Мюриэл сплетни ходили, да мало ли о чем болтают, ведь у нее такие славные ребятишки!) и что он выставил со своего участка не одного любопытного. Население Хенритона старалось заниматься собственными делами - а их в годы депрессии было множество. Так что разговоры о том, чтобы обратиться в комитет, остались разговорами. Все же из-за них Нэн Мэксилл еще больше сторонилась людей и становилась еще более дикой.
Он (то есть этот парень, другого имени для него у них долго не было; все Мэксиллы понимали, о ком речь, когда употребляли это местоимение) - он был обнаружен Джози на пастбище, которое и пастбищем-то долгие годы не было, а представляло собой просто холмистое и бугристое пространство, поросшее сорняками и непокорными кустами. Джози была застенчивая одиннадцатилетняя девчонка. Родимое пятно на левой стороне лица стало для нее истинным бедствием, и она начала прятаться от незнакомых уже с семилетнего возраста и никогда не было у нее желания эту привычку нарушать.
А вот от него она не спряталась: любопытство, долго загоняемое внутрь, подавленное жадным интересом посторонних к ее физическому недостатку, пробудилось, когда она увидела его. Когда, как все после говорили, он не отличался особенной внешностью. Одет он был странно, но в Хенритоне видели ребят из Спокейна и Сан-Франциско, одетых еще более странно. Да еще цвет лица у него был какой-то необычный - светилось у него лицо, что ли, и в то же время оно было утонченным. Было оно полной противоположностью и лицам фермеров, приезжающим в столицу, и лицам тех людей, что целыми днями прячутся в тени учреждений и контор, чтобы заработать свои доллары.
– Вы кто?
– спросила Джози.
– Папа не любит, чтобы тут всякие слонялись. Вас как зовут? Может, вы бы лучше ушли - у него ведь ружье есть, и, честное слово, стрелять он умеет. А что это вы такое нацепили? Будто ваша кожа, только голубая. Не похоже, что сшито. Я ведь и сама шить умею. Мне легче - никогда, наверно, в правонарушители не попаду. Вы что, глухонемой, а, мистер? А вот в Хенритоне есть один, так он глухой, немой, да еще и слепой. Карандаши продает, и люди бросают пенсы и никели прямо ему в шляпу. Говорите же, что это вы молчите? Ну, папаша вас, конечно, выгонит, если поймает. Как вы смешно напеваете - точно жужжите! А свистеть умеете? Одна песенка - она в школе на пластинке есть, так я могу ее всю насвистеть. Называется "Война шмелей". Хотите послушать? Вроде бы вот так... Эй, что за несчастный вид? Наверно, вы просто музыку не любите? Это плохо. А я-то думала - ваша мелодия так приятно звучит, даже если вам мой свист не нравится, музыку-то вы должны любить. Мы все, Мэксиллы, ее любим. Мой папаша на скрипке лучше всех играет.
Позже она рассказала Нэн (та возилась с ней больше остальных), что он вроде не просто не понимал, точно мексиканец или еще кто, но так себя вел, словно вовсе не слышит. Он приблизился, все еще напевая, хотя уже другую песенку - если это можно было так назвать; его мычание напоминало больше обрывки разных незнакомых мелодий. С большой нежностью он прикоснулся руками к ее лицу, она почти и не заметила. Прикосновение было ей приятно.
Он пошел с нею к дому - казалось, что это нормально и правильно, рука его легко лежала у нее на плече.
– Он не говорит, - объяснила она Нэн, - даже не свистит и не поет. Только мычать умеет - представляешь, на папашу бы наткнулся? Наверно, он голоден.
– Что у тебя с лицом?
– начала Нэн, тут же проглотила слова и перевела взгляд с девочки на него. Она была не в духе и нахмурилась, собираясь спросить, что ему нужно, - или резко приказать ему уйти.
– Иди умойся, - велела она Джози и не отрываясь следила, как та послушно взяла эмалированный кувшин и наполнила его водой. Мускулы на лице Нэн расслабились.
– Войдите, - предложила она ему.
– У меня как раз яблочный пирог поспел.
Он все стоял, мыча, не двигаясь, приятно улыбаясь. Она невольно улыбнулась в ответ, хотя и была не в духе и все еще не оправилась от шока, в который пришла, когда увидела лицо Джози. Она затруднилась определить его возраст, не похоже было, чтобы он уже брился, но это не было лицо юноши, а во взгляде виднелась уверенность зрелого человека. Странный цвет его лица привел ее в недоумение - оно было светлым; слово "прекрасный" отсутствовало в ее лексиконе. Но она находила, что этот цвет хорошо гармонирует с его светлыми волосами.