Парейдолия
Шрифт:
– - Ага, и плюс наша база данных, которая заметно сужает зону поисков, хоть и не указывает напрямую на объект.
– - добавил Егоров.
Горчаков снова помолчал и поднялся с дивана.
– - Затейкин, есть возможность скрыть базу Информационного отдела и все наши наработки?
Ницман на секунду задумался и ответил:
– - Сложный вопрос. Вот так вот напрямую -- нет. Не имеем права. Это не наша собственность, здесь вся информация должна быть на виду. Но даже если бы могли... Анатолий Юрьевич, дело-то не в этом. А в том, что меня, и нас всех за это по головке не погладят. А если приказ сверху, то что я могу тут поделать...
– - старший лейтенант виновато сел.
– - Понимаю, Витя, понимаю... Но всё же.
– - Тут ещё такой момент: вы не обязаны давать Ирисову аналитику, можете дать им факты вразброс, и пускай они сами свои гнилые мозги напрягают. По крайней мере, времени уйдёт немало.
– - неуверенно сказал Ницман.
– - Не остановит, но может притормозить.
– - добавил Егоров.
– - Хотя, сдаётся мне, будут действовать тупыми полицейскими методами -- шмон всех и вся. Тем более, всё нужное у них для этого есть.
Отдел снова погрузился в тишину и каждый из присутствующих напряжённо созерцал свою точку в пространстве, уставившись, кто в угол, кто на пол. Горчаков, стоявший у стены со сложенными на груди руками развернулся, поправил
Уже сидя в машине вместе с капитаном, Анатолий развернул листок и прочёл:
"Не хотел там говорить, прослушка вероятна, да и вообще. Средства скрыть ин формацию имеются, Рябу это не спасёт, если они за него возьмутся, но поднасрать Ирисову можно. По крайней мере, время можно выиграть.
Но есть ещё кое-что. Я знаю, где он. Его номер и контакты. Вы оказались правы, он связывался с Дубравой по защищённому мессенджеру, там его и подсёк, предвар и тельно заразив смартфон доцента трояном. Теперь есть все его запасные телефоны и аккаунты в соцсетях. И информация эта, конечно, не в открытом доступе общей базы отдела".
Горчаков взял зажигалку и тут же поджог листок.
– - Ах, сукин сын!
– - довольно вскричал капитан.
– - Молодец, Затейкин, хитрый, недаром, что Ницман! Так, Толя, что-то ты совсем хреново выглядишь, отдыхать тебе пора и не забивать голову. Отвезу-ка тебя домой, а утро вечера мудренее. А сам обратно, договариваться с Фомичёвым.
Горчаков ничего не ответил и лишь пересел на пассажирское сиденье. Алексеенко сел за руль, нажал на газ и машина тронулась.
Уехавший капитанский Форд оставил майора возле дверей своего подъезда. Горчаков медленно вынул ключи, повертел их в руках, задумался и положил обратно в карман. Тёмный двор освещался оранжевым фонарем, внезапно налетевший ветерок раскачал деревья и тени крон заколыхались по асфальту. Поглядев под ноги, у Горчакова закружилась голова и он присел на лавочку. Тревожность нарастала, вторая волна стресса начала медленно наваливаться на Анатолия, разливаясь по его телу мелкой дрожью. Недолго думая, Горчаков встал и пошёл в ближайший магазин. Через несколько минут он вышел оттуда с бутылкой виски и быстро вошёл в подъезд. Кинув портфель и одежду на пол, Анатолий первым же делом ввалился в ванну, включил душ и простоял под ним целый час, затем вылез, укутался в полотенце, и первым делом пошёл на кухню захватив хрустальный стакан. Наполнив его до краёв содержимым бутылки, Горчаков выпил залпом и тут же закусил лимоном. Рухнув на диван в своей гостиной, он уже автоматически потянулся к ноутбуку и нажал на кнопку включения. Через минуту появился знакомый вид рабочего стола с картинкой зелёных полей на фоне глубокого синего неба. Зернистость и необычность картины уже не бросалась майору в глаза, как в первый раз, да и о её происхождении он стал уже забывать, воспринимая, как очередную заставку для рабочего стола. Включив браузер, Анатолий полез в закладки знакомых сайтов, но накатившая волна опьянения откинула его обратно на спинку дивана. "Зачем, для чего..." -- мелькнуло в голове майора проваливающегося в расслабляющую истому. Резкий алкогольный приход на голодный желудок длился недолго, и вскоре Горчаков снова начал ощущать неприятное отрезвление, как будто стресс, затаившись на минуту, снова выползал из-за угла вцепившись своими щупальцами в его тело, подползая всё ближе к сердцу в виде нарастающей тревоги. Горчаков вскочил, принёс бутылку и снова наполнил стакан. Опустошив его, он всё же вспомнил о своём первоначальном намерении и кликнул на закладки сайтов. Мировые новости... и там теперь тоже. Все обсуждают Кота Мёбиуса, количество подписчиков которого приближается к ста миллионам. В российских федеральных СМИ, конечно же, ничего. Популярность в интернете разрасталась в геометрической прогрессии, катилась по новостным лентам, словно снежный ком, а после урагана и солнечной вспышки вышла далеко за пределы страны. Слухи о программе множились, как грибы после дождя, и если раньше Анатолий ещё мог следить за несколькими наиболее видными пабликами и форумами, в которых можно было найти важную информацию, то теперь Анатолий понял, что феномен NewVision стремительно становился достоянием всего мира, а прежние сайты, которые всегда были надёжными источниками информации, стремительно теряли свою значимость. Но теперь это всё неважно. Судьба главного виновника решалась в считаные дни и это осознание наваливалось на Горчакова, словно тяжёлый удушающий мешок. Анатолий, на секунду провалившись в полусон, резко встрепенулся. Что-то кольнуло в груди, сердце колотилось. Он налил ещё виски и отхлебнул. Сидя со стаканом перед монитором он кликал мышкой, переходя со страницы на страницу, оказываясь то на новостных сайтах, то на страницах друзей в соцсетях, то на фотофорумах. Не задерживаясь ни на одной из них, Горчаков переходил на следующую, даже не читая. Перелистывание страниц приобрело форму автоматического, навязчивого действия, которое теперь словно не зависело от него самого. И чем больше майор подливал себе, тем больше становилось кликов и тем быстрее на экране сменялись страницы сайтов. Вскоре, они начали лететь десятками в минуту, открываясь и закрываясь, а левая кнопка мыши всё быстрее нажималась указательным пальцем, словно он сам теперь был та самая мышь, которая без устали жала на кнопку удовольствия в мозгу, пока не сдохла от истощения. Несколько минут Горчаков сидел в неудобной, скрюченной позе и немигающим взором глядел на экран с проносившимися страницами. Он словно не видел происходящего на нём, словно смотрел сквозь монитор, и рука действовала совершенно самостоятельно. Затем вмиг Анатолий распрямился, дёрнулся и с силой зашвырнул мышь в угол.
– - Да что за блядство!..
– - пробормотал он и снова рухнул на диван тяжело дыша. Наваждение отступило. Анатолий достал бутылку и отхлебнул уже из горла. Незаметно для него, ночь почти пролетела и на горизонте небо стало чуть светлее. Постояв на кухне, он окинул взглядом ещё тёмный город и снова отправился в гостиную. Бутылка уже заканчивалась и Горчакова клонило в сон. Тревога и стресс, залитые алкоголем всё же присутствовали, хотя растворились в теле, в виде бессвязного сочетания ощущений. Анатолий опустился на диван. Экран ноутбука ярко светился в тёмной комнате. Наспех закрытое окно браузера вновь обнажило рабочий стол с несколькими ярлыками и зернистой, небесно-зелёной картиной. Слипающиеся веки Анатолия моргали всё чаще, тело расслаблялось. Взгляд невольно застыл в одной точке на мониторе, и эта точка быстро разрослась до размеров всего экранного рабочего стола. Стол же, а точнее, картинка на нём, легко и незаметно заполнила всё поле зрения Горчакова, превратив его в безграничное зелёное поле с бескрайним синим небом.
Оказавшись посередине пустынного пространства, Анатолий совсем не удивился. Он никуда не пытался идти, ничего не пытался узнать, он просто стоял на месте и созерцал. Пространство вокруг подрагивало зернистыми гранулами, которые присутствовали в нём с самого начала и повсюду. Подрагивание этих гранул Горчаков ощущал физически -- они были словно молекулы, из которых состоит всё вокруг, и даже он сам. Чем больше он сосредотачивал на них своё внимание, тем более зыбким, более нечётким становилось пространство вокруг, и податливым словно пластилин. Взгляд Горчакова теперь, кажется, распространялся во все пределы и видел на 180 градусов вокруг, но кругом, и на дальние дали было одно и то же -- бесконечное поле и небо. И чем пристальнее всматривался майор в даль, тем более зыбким и серым казался горизонт. И эта зыбкая серость стремительно нарастала. Она приближалась, приближалась физически, сжимаясь вокруг Анатолия. Вскоре он увидел, что зыбкость и серость, есть результат усиленного движения гранул, их неистового бурления. Гранулы вибрировали, увеличивались в размерах и тут же разделялись на множество себе подобных, словно живые клетки. Их количество быстро росло. Являясь составными частями этого мира, они становились его же разрушителями. Цвета изначальной картины стали блекнуть, молочно серый горизонт быстро надвигался, зернистость практически стёрла все формы, и вот уже небо и земля почти слились воедино, образовав искрящийся хаос метавшихся нечётких полос, вихрей и пятен. Анатолий больше не чувствовал тела, больше не чувствовал себя, но помнил, что здесь он уже был, и всё это видел и ощущал. Вихрь серых гранул нарастал, земля и небо окончательно исчезли, и теперь Горчаков был словно в центре вьюги, где пелена зернистых снежинок врывается в глаза неясными мигающими всполохами и шлейфами. Вскоре, Анатолий стал замечать вдалеке мутные пятна, проявляющиеся в виде зыбких контуров. Они то появлялись, то исчезали, вываливались из пелены и снова растворялись в ней, превращались в полосы, всполохи света и тени, в образы, которые на миг оживали и вновь распылялись в пурге из гранул. Чудится, всё чудится... нет ничего осязаемого, чёткого, всё на грани ощущений, всё поток... Но вскоре некоторые пятна стали отчётливее, они проносились мимо Горчакова, который давно уже не был телом, а лишь точкой-наблюдателем, таким же зернистым, как и окружающее пространство. Линии и пятна всё появлялись и нарастали, и вскоре майор начал замечать уже знакомые образы бегущих больших животных. Образы приближались и отдалялись, и вот, вместе с ними, начали вырастать другие, более постоянные: какие-то конструкции, прямые линии, которые теперь окружали Анатолия со всех сторон. Линии всё усиливались, и теперь уже были видны стены и потолок большого помещения, которые тянулись далеко вперёд. Буря успокаивалась, и сквозь всё ещё дрожащую зернистость уже можно было различить отдельные детали.
Горчаков снова ощутил себя в теле.
Только тело это оказалось совсем маленьким, и совсем неуклюжим. Анатолий глядел на себя, не понимая, кто он, и где он теперь. Позади него была стена. Помещение напоминало длинный ангар с выходом только в дальнем конце. Ворот и дверей не было, и оттуда струился яркий свет, всё ещё заполненный искрящимися гранулами. В помещении начали проступать предметы -- какие-то бочки, доски и кучки стогов сена. Анатолий ещё раз обратил внимание на себя, своё тело и понял, что он теперь... ребенок. Совсем маленький ребёнок, лет четырёх, в забытом, но до боли, до корней души знакомом месте. Ему стало не по себе. Вокруг стояла мёртвая тишина. "Где мама?.. Где?.." -- промелькнуло у него внутри, даже не в виде слов, а в виде ощущения. Как он здесь очутился, он не знал, но почему-то чувствовал, что отсюда надо выбираться. Медленно, он начал двигаться к свету, до которого ещё было с десяток-другой метров, как вдруг, этот поток света закрыл большой, тёмный силуэт. Силуэт остановился, развернул огромную голову и уставился на маленького Толю. Мальчик застыл, не издавая ни звука. Внезапно, силуэт двинулся, и направился внутрь ангара. Он шёл прямо на него, огромный, фыркающий, цокающий, страшный зверь. Ужас волной накрыл Толю с головой. Мальчик начал отступать назад. Чудовище неумолимо приближалось. Мальчик, что есть сил рванул обратно, к стене, и этот путь, метров в десять длинной показался ему вечностью. Обежав бочку и нагромождение досок, ребёнок прижался к стене. Бежать больше было некуда. Зверь приближался и приближался, вырастая у него на глазах, увеличиваясь в размерах. Толя уткнулся в угол и сел. Он понял, что это конец.
Это не просто смерть -- это пожирание, стирание, полное уничтожение, это конец миров, это самое страшное и самое худшее, что может случиться. Морда приближалась всё ближе и ближе, и вот уже перед самим лицом Толи маячат огромные зубы и пасть, из которой исходит зловонное, фыркающее дыхание. Вот уже мощные ноги, как мировые столпы подходят всё ближе, готовясь втоптать мальчика в грязь, раздавить и размазать, а огромное тело и грудь, готовятся навалиться на него всем весом, задушить, вмять в угол, словно букашку. Сжатый в комок Толя осел в угол и приготовился к неизбежному...
Конь наклонился над ним, с любопытством посмотрел, понюхал, пофыркал, поднёс морду к голове ребёнка и лизнул его. Крик погибающего мира вырвался из горла мальчика, и он метнулся изо всех сил в другой угол, с грохотом свалив стремянку с железными банками. Визг и вопль заполнили всё пространство деревянного загона. Конь, испугавшись фыркнул и поспешно ретировался ближе к выходу. Вскоре, на свету появились новые силуэты, которые быстро приближались, и это были люди.
– - Вот ты где, о боже! А ну пойдём сейчас же, какого чёрта тебя сюда занесло!
– - женщина схватила мальчика за руку и потащила к выходу, мимо безучастно стоящего рядом с корытом зверем апокалипсиса.
– - Чего ты забрёл сюда и орёшь, что лошади напугался? Смотри-ка, зарёванный весь! Ну всё, всё, не бойся, не тронет он тебя, чего ты испугался? Они ж нестрашные...
Последнее, что видел Горчаков, это уходящего самого себя со своей матерью со стороны, сам же сознанием продолжая оставаться в углу загона, который снова становился тем зернистее, чем дальше удалялась мать с сыном. Пространство загона, казалось, всё тянулось и тянулось, превращаясь в длинный тоннель со светом в конце, в котором всё шли и шли мать с сыном, и слова её становились всё тише и тише, гулким эхом растворяясь в этом странном помещении. И чем дольше мать с ребёнком шли к свету, тем длиннее становился тоннель, и тем медленнее они продвигались, словно растягиваясь на границе выхода, замедляясь и застывая. Вскоре, зернистые гранулы снова стали размывать даль, загон начал терять свои чёткие формы и зыбкость заполнила всё вокруг, очень быстро превратившись в сплошную вьюгу образов и пятен.