Парикмахерские ребята
Шрифт:
Много мне в тот раз дю-А про себя понарассказывал, а потом спохватился:
– Ты-то как? У тебя-то что?
– Марту помнишь?
– спросил я.
– Какую Марту?
Он долго не мог понять, о ком я говорю, он мало интересовался людьми. Просто сделал вид "ах да, ну как же", и всякая охота рассказывать про себя у меня пропала. Еще про Марту мою ему сообщать. Я сказал ему:
– Ты знаешь, неподалеку отсюда сын Кхолле живет.
Он с готовностью закивал.
– Знаю, конечно, знаю. Даже был два раза. Я в свое время раскапывал все эти дела.
–
– Я спросил просто так, чтобы спросить. Если бы знал, о чем он, сразу увел бы разговор в другую сторону. Он словно ждал моего вопроса.
– Да насчет той докладной в Управление, без подписи. Помнишь, Федер на собрании говорил?
Я кивнул. Мне уже тогда не хотелось про докладную. Не стоило от него про Федера слушать.
– Командир-то наш недоверие команды мне все-таки высказал. Официально. Сам понимаешь, пятно на репутации. А у меня такие обстоятельства были, что с пятном никак нельзя. Вот я и расследовал.
– Узнал что-нибудь?
– Ну как же! Узнал, конечно, узнал. Там все просто. Я ведь еще раньше подозревал, кто это сделал, а тут все подтвердилось.
– Ну и кто?
– Видишь ли, для того чтобы послать анонимную докладную без регистрации в Центральной интеллекторной и следа при этом никакого нигде не оставить, математиком быть мало - надо быть высококвалифицированным математиком. Надо в системах разбираться отлично, а они сложные, со многими закавыками.
– Так все-таки кто?
– Что-то он тянул с именем, нарочно тянул. Он явно наслаждался моим нетерпением.
– Я ведь тебе уже сказал кто. После докладной метка одна осталась в его личном файле. Он о ней ничего не знал, хотя стереть мог очень просто, даже случайно. Но не стер.
Дю-А назвал только одно имя, кроме Федера, про Федера он бы сразу сказал, он знал, что я на Федера думал. Так что я уже догадывался. Но не верил. И хотел, чтобы он сказал сам.
– Я про эту метку на другой же день сообразил, стал искать ее у Федера в файле. А когда не обнаружил, подумал, что стерлась. Ведь времени очень много прошло. Всех проверять тогда не стал, не было надобности. А потом вот понадобилось.
– Кто написал?!
– Кхолле Кхокк, кто еще?
– Он изобразил фальшивое удивление.
– Ваш любимчик, малютка Кхолле. Кхолле Кхокк, как я и подозревал.
Он с большим удовольствием, просто с наслаждением выговаривал "кхоллекхокк".
– Кхолле? Ты что? Да зачем ему?
– О-о-о-о!
– сладко восхитился дю-А.
– Сложная тут история. Я ему мешал, я в его данных по бовицефалам сомневался и хотел сделать такой пробор, чтобы оставить им возможность развиваться в сапиенсов. Он убрать меня хотел, обезвредить. И обезвредил, если ты помнишь.
– Да нет.
– Я пожал плечами.
– Не может этого быть. Ерунда какая-то. На него не похоже.
– Кхолле шпионом был. Он работал на антикуистов, я в этом просто уверен. Он специально фальсифицировал данные на бовицефалов, чтобы потом скандал поднялся, чтобы сразу после скандала предъявить вам всем остальные счета. Так ведь и получилось, правда?
– Кхолле Кхокк?! Ты хоть соображаешь, что говоришь?
– Он и адрес выбрал точно - именно Управление, где все свои, где любую анонимную жалобу, да пусть даже и не анонимную, тут же Федеру перешлют, чтобы по-своему разобрался. Правда, все равно должны зарегистрировать, без этого невозможно. А потом, когда шум поднимется, файлы-то вскроют и увидят... Очень умно придумано было с той докладной! Как вас тогда давить начали? Ведь уже и задавили давно, а все равно еще давят. Вот что такое точно рассчитанный удар. Не туше какое-нибудь.
– Нет...
– Я растерялся тогда.
– Не верю я. Да почему Кхолле?
Дю-А довольно откинулся в кресле.
– Да потому что не из ваших он был, Пан Генерал. Недаром про него слухи ходили. Он стекла готовил разоблачительные, я так думаю.
Но я не хотел, не смел верить про Кхолле.
– Он так думает! Он, видите ли, так думает! Он слухи глупые собирает. Да что ты знаешь про Кхолле! Отличный товарищ, отличный куафер, и человек был прекрасный! Он зверей жалел, и не так, как ты, а по-настоящему, не сю-сю. Он хоть и жалел, а все-таки понимал, что без куаферов - никуда, потому и сам куафером стал. И не можешь ты про Кхолле так говорить. Он погиб!
– Он погиб, - сразу помрачнев, согласился дю-А и соболезнующе сложил губки, как будто сам никакого отношения к этому не имел.
– И он действительно прекрасным был человеком, потому против вас и шел, ввязался в такое опасное дело. Ты не можешь этого понять.
Я вспомнил Кхолле под колпаком от "Птички", как добродушно он тогда улыбался. Меня просто замутило от ярости. Длинноносая черепаха, убиравшая с нашего стола, испуганно метнулась от меня, хотя я на нее даже не посмотрел.
– Ах, я не могу! Как это все на твою мельницу льется! И всегда все по-твоему, всегда ты во всем прав. Только вот нет его, Кхолле, и он тебе ответить не может. Зато я здесь, и я могу вместо него, так что ты свои пятна за его счет не замазывай.
– Ты не кипятись, Пан Генерал. Докладную-то ведь все-таки он послал, умиротворяюще, как ребенку неразумному, сказал дю-А.
– Факт абсолютно неоспоримый.
– Не верю я твоим фактам! Что хочешь говори - не верю! Это не Кхолле!
– Метка в его файле - почище любого удостоверения личности. Никто ее оставить не мог, кроме него. Он и послал.
Ничего я не понимаю в их математике. Это очень неудобно: то и дело приходится верить на слово. С другой стороны, хорошо: когда очень не хочется, можно и не поверить, и никто тебе ничего не докажет. Потому что неграмотность. А где вы в наше время грамотных сыщете?
Дю-А все еще пытался удержать благодушный тон, а я не напоминал ему о ведмедях, которые убили наших ребят. Не понимаю, почему я не мог говорить о них. Получается не очень красиво: мол, раз он меня пригласил, то я (вроде бы из благодарности за редкий обед) решил поберечь его бедную совесть и его бедные нервы. Это я уже потом понял. Я вообще мастер понимать потом, когда поздно.
– Сядь, - сказал мне дю-А.
– Сядь, успокойся. Ничего плохого я ему не приписываю. Он все правильно делал. Он так свой долг понимал.