Парменид
Шрифт:
Аристотель. Правильно.
Парменид. Но причастное единому причастно ему, очевидно, как нечто отличное от него, потому что в противном случае оно не было бы причастно, но само было бы единым; а ведь ничему, кроме самого единого, невозможно быть единым.
Аристотель. Невозможно.
Парменид. Между тем, и целое, и часть необходимо должны быть причастны единому. В самом деле, первое составит единое целое, части которого будут частями; а каждая из частей будет одной частью целого, часть которого
Аристотель. Так.
Парменид. Но не будет ли то, что причастно единому, причастным ему, как иное в отношении единого?
Аристотель. Как же иначе?
Парменид. А иное в отношении единого будет, надо полагать, многим, потому что если другое в отношении единого не будет ни одним, ни большим, чем один, оно не будет ничем.
Аристотель. Конечно, не будет.
Парменид. А поскольку причастное единому как части и единому как целому многочисленнее единого, то не должно ли то, что приобщается к единому, быть количественно беспредельным?
Аристотель. Каким образом?
Парменид. Посмотрим на дело так: в момент, когда нечто приобщается к единому, оно приобщается к нему не как единое и не как причастное единому, не правда ли?
Аристотель. Очевидно.
Парменид. Но то, в чём нет единого, будет множеством?
Аристотель. Конечно.
Парменид. А что, если мы пожелаем мысленно отделить от этого множества самое меньшее, какое только возможно; это отделённое, поскольку и оно не причастно единому, не окажется ли неизбежно множеством, а не единым?
Аристотель. Да, это неизбежно.
Парменид. Итак, если постоянно рассматривать таким образом иную природу идеи саму по себе, то, сколько бы ни сосредоточивать на ней внимание, она всегда окажется количественно беспредельной [26] .
26
Проблеме диалектического единства предела и беспредельного будет отведено значительное место в «Филебе». Идея единства этих двух как будто бы столь различных категорий бытия всегда была близка античности. У пифагорейца Филолая «предел и беспредельное — начала» (А 9 Diels). У него читаем: «Природа же при устроении мира образовалась из соединения беспредельного и предела, весь мировой порядок и все вещи в нём [представляют собой соединение беспредельного и предела]»; далее: «Всё существующее должно быть или предельным, или беспредельным, или тем и другим вместе» (В 1, 2 Diels).
Архит (А 24 Diels) тоже считает, что новый предел всегда влечёт за собой новое беспредельное. Элеец Мелисс (30 В 5, 6 Diels) полагал, что наличие двух сущностей создаёт «пределы» в их отношениях, а одно сущее может быть «беспредельно», и именно из беспредельности сущего он вывел его единство на основании следующего: «Если бы оно не было единым, то оно граничило бы с другим».
Аристотель. Безусловно, так.
Парменид. С другой же стороны, части, поскольку каждая из них стала частью, обладают уже пределом как друг по отношению к другу, так и по отношению к целому и целое обладает пределом по отношению к частям.
Аристотель. Несомненно.
Парменид. Итак, другое в отношении единого, как оказывается, таково, что если сочетать его с единым, то в нём возникает нечто иное, что и создаёт им предел в отношении друг друга, тогда как природа другого сама по себе беспредельность.
Аристотель. Очевидно.
Парменид. Таким образом, другое в отношении единого — и как целое, и как части, с одной стороны, беспредельно, а с другой — причастно пределу.
Аристотель. Именно так.
Парменид. А не будут ли [части другого] также подобны и неподобны себе самим и друг другу?
Аристотель. Как именно?
Парменид. Поскольку всё по природе своей беспредельно, постольку всё будет обладать одним и тем же свойством.
Аристотель. Именно так.
Парменид. И поскольку всё причастно пределу, постольку всё тоже будет обладать одним и тем же свойством.
Аристотель. Как же иначе?
Парменид. Поскольку, таким образом, [другое] обладает свойствами быть ограниченным и быть беспредельным, эти свойства противоположны друг другу.
Аристотель. Да.
Парменид. А противоположное в высшей степени неподобно.
Аристотель. Как же иначе?
Парменид. Итак, в соответствии с каждым из этих двух свойств в отдельности [части другого] подобны себе самим и друг другу, а в соответствии с обоими вместе — в высшей степени противоположны и неподобны.
Аристотель. По-видимому.
Парменид. Таким образом, [всё] другое будет подобно и неподобно себе самому и друг другу.
Аристотель. Так.
Парменид. И мы уже без труда найдём, что [части] другого в отношении единого тождественны себе самим и отличны друг от друга, движутся и покоятся и имеют все противоположные свойства, коль скоро обнаружилось, что они обладают упомянутыми свойствами.
Аристотель. Ты прав.
Парменид. Однако не пора ли нам оставить это, как дело ясное, и снова рассмотреть, если есть единое, окажется ли другое в отношении единого совсем в ином положении или в таком же самом?
Аристотель. Конечно, это следует рассмотреть.
Парменид. Так поведём рассуждение с самого начала: если есть единое, что должно испытывать другое в отношении единого?
Аристотель. Поведём рассуждение так.