Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник)
Шрифт:
Американской писательницей, пояснил он. Здесь ее вряд ли знают, а в Америке дети зачитываются повествованиями о тюлене Томми, бурундуке Брюсе и прочей живности. Перкис познакомился с ней на пароходе, когда плыл из Нью-Йорка, и она дала ему прочитать про бурундука, он же мгновенно понял, что именно этого давно ждал «Мой малыш». Тем самым, он пригласил ее в редакцию, чтобы урегулировать все с редактором, другими словами – с Бинго.
Как ни прискорбно, без хозяина Бинго немного заважничал. Хозяин этот вечно лез, особенно – когда речь шла о разделе «Дядюшка Джо – добрым деткам», и недели две свободы ударили страдальцу в голову. Когда ему доложили, что его спрашивает некая мисс Джобсон, он постучал карандашом по зубам и сказал: «Вот как? Я занят. Пусть напишет или запишется».
Вскоре явился здоровый, загорелый Перкис и, отдав дань восклицаниям типа «Вот и я!» или «Ну, как вы тут?», заметил:
– Кстати, скоро зайдет Белла Мэй Джобсон.
Бинго мило засмеялся:
– Старая добрая Белла? Была и сплыла.
– То есть как?
– А так. Я ее не принял.
Перкис покачнулся:
– Не приняли?
– Вот именно. Занят-занят-занят. Сказал, чтобы изложила свои претензии на одной стороне листа.
Не знаю, доводилось ли вам смотреть «Ураган», такой фильм. Я вспомнил его потому, что с Бинго случилось примерно то же самое. Какое-то время, по его словам, что-то гремело и кружилось; потом ремарки стали яснее, и он вывел, что эту самую Беллу надо любить и лелеять, улещать и умасливать, создавая атмосферу почтительного восхищения.
– Виноват, – сказал он. – Недоразумение, знаете ли. Представления не имел, что это – дар судьбы, творец бурундуков. Мне показалось, что она предлагает Дюма в роскошном переплете.
Увидев, что Перкис закрыл лицо руками, а также услышав слова «Все… конец…», он нежно похлопал хозяина по плечу и подбодрил его:
– Не горюйте! У вас есть я.
– Нет, – ответил хозяин. – Вы уволены. – После чего удалился.
Оставшись один, Бинго стал думать. Думал он главным образом о том, что скажет жена.
Как вы знаете, брак его оказал бы честь Ромео и Джульетте. Жена молилась на него, он – на нее, и мы смело сравним их еще и с голубками. Однако любой голубок вам скажет, что голубка при случае поплюет на лапки и заедет в глаз. Бинго казалось, что случай этот близок. Миссис Бинго с немалым трудом устроила его на работу, и что-то подсказывало ему, что теперь, когда он все испортил по чистой глупости, ей это не понравится.
Словом, мы не удивимся, что тьма окутала его, и в ней мерцала лишь одна искорка – жена уехала к друзьям, в усадьбу, и объяснение откладывалось.
Чтобы отвлечься, он ринулся в омут наслаждений и дня через два, в гостях, зачаровал прелестную блондинку, которая оказалась Беллой Мэй Джобсон.
До сей поры ему казалось, что выход один – придумать хорошую, прочную, достоверную историю. Скажем так: Перкис не простил ему, что он не принял посетительницу, но посетительницы эти сплошь и рядом гладят редактора по коленке или поправляют им галстук, что претит его чистой душе. Может сойти. Может не сойти. Другого выхода не было.
Теперь выход возник. Когда я сказал, что он зачаровал блондинку, я употребил это слово в самом прямом смысле. Если Бинго в форме, равных ему нет. Что говорить, когда ко второму коктейлю Б.М. сообщила, как ей одиноко в большом и чужом городе, а Бинго обещал это исправить. Они обменялись телефонами и добрыми пожеланиями, и Бинго пошел домой, потирая руки.
Навряд ли надо объяснять, что хитрый Бинго хотел довести Б.М. до того состояния, когда она ни в чем не откажет. Тогда, сбросив личину, он сообщил бы ей, кто он, заключил договор, пошел к Перкису и спросил бы: «Ну, Перкис, что скажете?», а тот прижал бы его к сердцу.
Водил он Беллу Мэй в зоологический сад, в Тауэр, в музей мадам Тюссо, на пять утренних приемов, семь дневных и четыре вечерних. Преподнес он ей букет белого вереска, одиннадцать роз и надписанную фотографию. Уезжала она в пятницу, а накануне устраивала в отеле прием, который Бинго должен был украсить.
Приглашение он принял, уповая на то, что пересидит всех гостей, а потом, пока еще не ушло послеобеденное благодушие, выложит карты на стол. Успех обеспечен.
О том, что не все на свете просто, он догадался только тогда, когда пришла телеграмма «Возвращаюсь в среду».
При обычных обстоятельствах Бинго пел бы и плясал, а так – не выдавив ни единой ноты, задумчиво стоял на перроне.
– Ну-ну-ну-ну! – как можно сердечней воскликнул он, когда появилась Рози. – Я рад! Я счастлив! Я в полном восторге! Какой сюрприз, э? Вроде ты хотела побыть подольше…
Жена удивленно воззрилась на него.
– Что ты! – вскричала она. – Разве я пропущу нашу годовщину? Неужели ты забыл? Завтра три года с нашей свадьбы.
Бинго, подскочивший, как рыба на крючке, взял себя в руки.
– Кто, я? – возмутился он. – Ну, знаешь! Каждый день отмечал на календаре.
– Я тоже, – призналась жена. – О, Бинго, мы пойдем в тот ресторанчик у Чаринг-Кросс! Притворимся, что сейчас поженились.
Бинго нервно глотнул и крикнул:
– Потрясающе!
– Только сейчас нам гораздо лучше, – не унималась жена. – У тебя такая работа!
Бинго помычал.
– Как там дела?
– Прекрасно!
– Перкис тобой доволен?
– Еще бы!
Говорил он отрешенно, а наутро едва прикоснулся к яичнице. Выйдя из дома, он веселее не стал. Можно, думал он, забежать к этой Белле, но это не то, совсем не то. Там, в гостях, он был бы душой общества, пленил бы всех блеском ума, а потом, когда все ушли бы, покачиваясь от смеха, и растроганная хозяйка его благодарила, выложил бы карты на стол. А так, на бегу, – нет, не годится.
Зайдя в редакцию, он обхватил голову руками и долго думал, выжимая последнее из мозговых клеток. И вдохновение пришло. Он понял, что сделал бы Наполеон.
– Да, слушаю? – сказал серебристый голос жены.
– Здравствуй, мой ангел.
– Здравствуй, кроличек.
– Это ты, душенька?
– Это ты, лапочка?
– Тут такие дела, – сказал Бинго. – Прямо не пойму, как быть. Надо улестить одну писательницу… повести ее днем в ресторан…
– О, Бинго!
– Вообще-то ну ее…