Паровой дом

Верн Жюль Габриэль

— Что же мешает нам, Мак-Нейль, переменить маршрут?

Я сейчас переговорю об этом с Банксом и капитаном…

— Поздно, — заметил сержант. — Я имею причины полагать, что полковник желает видеть еще раз театр военных действий и побывать в том городе, где леди Мунро окончила жизнь, и окончила какой смертью?

— Если вы так думаете, Мак-Нейль, то не лучше ли представить полковнику действовать как ему угодно и не менять наших планов? Часто люди находят известного рода облегчение в горе: пойти поплакать на могилу дорогих им покойников.

— Поплакать на могилу! — воскликнул Мак-Нейль. — Хорошая могила — канпурский колодезь, куда навалили вперемежку кучу жертв! Разве это похоже на надгробный памятник наших шотландских кладбищ, где заботливая рука близких разводит цветы над прахом того, кто лежит под камнем с именной надписью, и лежит один, особняком! Ах, господин Моклер, боюсь я, что полковнику будет страшно тяжело. Но, повторяю, теперь поздно останавливаться. Кто знает, не откажется ли он ехать с нами в случае, если бы мы вздумали изменить направление? Положимся на Божью волю!

Очевидно, Мак-Нейль, когда разговаривал со мной, знал о проектах сэра Эдварда Мунро. Но сказал ли он мне все, что знал? Не согласился ли полковник покинуть Калькутту с единственной целью посетить Канпур? Как бы то ни было, но теперь его как магнит притягивало к месту развязки ужасной драмы.

Мне пришло в голову спросить сержанта, отказался ли он сам от всяких помыслов о мести или, другими словами, верит ли он, что Нана Сахиб действительно умер?

— Нет, — отрезал Мак-Нейль, — хотя у меня нет точных данных, на которых опиралось бы мое мнение, но я не могу поверить, чтобы Нана Сахиб умер, не понеся кары за свои преступления… Конечно, я ничего не знаю и ничего не слыхал… но инстинкт говорит мне это… Ах, господин Моклер! Жизнь для законной мести — это все еще похоже на жизнь! Дай Бог, чтобы мои предчувствия не обманули меня!

Сержант не договорил, но жест доказал его мысль. Слуга был заодно со своим господином! Когда я передал Банксу и Году этот разговор, все мы решили единодушно, что изменять маршрут нельзя. Впрочем, не было говорено о том, чтобы ехать в Канпур, а просто существовало намерение, переправясь за Ганг, направиться к северу, через восточную часть королевства Ауд и Рохилькенда.

Несмотря на предложение Мак-Нейля, никто из нас не знал положительно, хочет ли сэр Эдвард Мунро видеть Лакнау и Канпур, напоминавшие ему о таких страшных событиях. И если бы он выразил подобное желание, никто не решился бы полковника отговаривать.

Что касается Нана Сахиба, его личность была слишком известна, и если бы объявление, гласившее о его присутствии в Бомбейском округе, было справедливо, то слухи о нем уже дошли бы до нас. При нашем отъезде из Калькутты все толки о Нана Сахибе, однако, замолкли, и, справляясь о нем по дороге, мы предположили, что власти введены в заблуждение.

Во всяком случае, если в первоначальных слухах была доля истины и если полковник Мунро имел тайные планы, то удивительно, почему его ближайший друг Банкс не был выбран им в поверенные предпочтительно перед Мак-Нейлем. Вероятно, причина заключалась в том, как догадывался Банкс, что он сделал бы все на свете, чтобы отклонить полковника от опасных и бесполезных поисков, между тем как сержант непременно должен был поощрять подобные замыслы.

Около полудня 19 мая мы миновали пригород Шигиру. Паровой дом отъехал на расстояние четырехсот пятидесяти километров от места своего отправления. На следующий вечер, 20 мая, железный слон прибыл в окрестности Гайи. Местом привала был избран берег священной реки Фальгу, известной всем индусским богомольцам. Наши два дома остановились на красивом откосе, защищенном роскошными деревьями, в двух милях от города.

На другой день, поднявшись в четыре часа утра, чтобы избежать полуденного зноя, капитан Год, Банкс и я, простившись с полковником, отправились в Гайю. Говорят, что в этом центре браминских учреждений ежегодно перебывает до ста пятидесяти тысяч богомольцев. Действительно, приближаясь к городку, мы встречали по дороге толпы мужчин, женщин, стариков и детей. Весь этот люд, преодолев труды длинного пути, шел теперь в торжественной процессии поклониться святым местам. Банксу случалось уже бывать раньше в этой части Бихара для съемок проектированной линии железной дороги, не приведенной еще в исполнение. Следовательно, он хорошо знал местность и мы не могли желать лучшего проводника. Он принудил капитана Года расстаться на этот раз со всеми его охотничьими доспехами.

Не доходя до города, которому по справедливости можно дать название священного, Банкс остановил нас перед деревом, вокруг которого богомольцы всех полов и возрастов совершали обряд поклонения.

Это было дерево «пипал», с огромным стволом, и хотя большинство его ветвей высохло от старости, ему, вероятно, было не больше двухсот или трехсот лет. Факт этот констатировал Луи Руссле два года позднее, во время интересного своего путешествия в «страну раджей». Это дерево религиозное, имя его «дерево Бадди», он последний представитель длинного ряда поколений священных пипалов, защищавших в течение нескольких веков своею тенью это место, куда первый из них был посажен за пятьсот лет до начала христианства. Вероятно, фанатики, простертые у его подножия, видели в нем то самое дерево, которое освятил сам Будда. Этот пипалмошкан возвышается на развалившейся террасе подле храма, сложенного из кирпича, и, очевидно, весьма древней постройки.

Появление трех европейцев в толпе нескольких тысяч индусов было принято не особенно благосклонно. Правда, нам не сказали ни слова, но мы не могли ни пробраться к террасе, ни осмотреть развалин храма. Они были битком набиты богомольцами, среди которых проложить себе дорогу не было никакой возможности.

— Если бы здесь оказался брамин, сказал нам Банкс, — то наша экскурсия была бы удачнее и мы могли бы осмотреть здание.

— Каким образом? — удивился я, неужели священники менее строги?

— Милый Моклер, — ответил на это Банкс, — никакая строгость не может устоять перед предложением нескольких рупий. Да и говоря по правде, и браминам нужно же жить чем-нибудь.

— Я не вижу в этом никакой необходимости, — заметил капитан, имевший слабость не выказывать к нравам, обычаям, суевериям и верованиям индусов той терпимости, которая составляет обычаи его соотечественников. В его глазах Индия была не более как обширное «отъезжее поле», и он отдавал несомненное предпочтение хищным обитателям джунглей перед населением деревень и городов.

После приличной остановки у подножия священного дерева Банкс повел нас по направлению к Гайе. По мере приближения к городу толпы богомольцев становились все многочисленнее. Вскоре в просеке зелени нашим взорам предстала сама Гайя на вершине утеса, увенчанного живописными ее зданиями.

Внимание туристов в этой местности привлекает прежде всего храм Вишну. Это здание современной постройки, так как недавно храм заново перестроен королевой Галпара. Главную достопримечательность его составляют следы, запечатлевшиеся на камне во время борьбы демона Майя с Вишну, когда последний соблаговолил сойти на землю. Поединок между богом и демоном не мог иметь сомнительного исхода. Демон был побежден, и базальтовая глыба, хранящаяся в Вишну-Пад, свидетельствует глубокими отпечатками ступней, врезавшихся в твердую поверхность камня, о силе противника, с которым пришлось иметь дело представителю ада. Сказав, что существует «каменная глыба с видимыми отпечатками», я спешу оговориться, что все это доступно зрению одних индусов. Ни один европеец не допускается к лицезрению этих святынь. Быть может, для того, чтобы различить на чудесном камне «видимые» отпечатки, нужна крепкая вера, давно утраченная западными людьми. На этот раз рупии не помогли Банксу. Ни один священнослужитель не взял мзды, которая была бы платой за святотатство. Не смею решить, была ли сумма слишком несоразмерна с ценой браминской совести, знаю одно: что мы не могли проникнуть в храм и что я не видал «отпечатки» красивого и кроткого молодого человека с «лазоревым» лицом, одетого как древние цари и прославленного десятью воплощениями. Я не познакомился с формой ноги воплотившегося доброго начала, соперника Шивы, грозного представителя разрушительного начала, того, кому поклонники его «Вайхнавасы» отводят верховное место в сонме трех тысяч богов индусской мифологии. Тем не менее и в Вишну-Пад мы не имели оснований раскаиваться в экскурсии, предпринятой в святой город. Трудно было бы описать лабиринт храмов, дворцов и «вигар», какими нам пришлось пройти до его входа. Сам Тезей, не выпуская из рук нити Ариадны, мог бы сбиться с пути в этих бесчисленных ходах и переходах. Нам пришлось прогуляться обратно к подножию Гаяского утеса, отложив надежду увидеть внутренность индусского святилища. Капитан Год готов был приколотить брамина, отказавшегося впустить нас в Вишну-Пад.