Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну

Нарочницкая Наталия Алексеевна

Я изложил ему нашу позицию в духе своей записки от 20-го. Я говорил также о том, что мюнхенская политика уничтожила международное доверие, а также авторитет Великих держав среди малых государств. После пятилетнего периода инициативы, всякого рода предложений с нашей стороны и безуспешных усилий осуществления международного сотрудничества, мы вправе занять выжидательную позицию в ожидании инициативы и предложений со стороны других. Вряд ли могут быть достигнуты какие-либо серьезные результаты, если сотрудничество сведется к тому, что одна сторона будет вопрошать, а другая должна отвечать. Нам также интересно знать, что в уме у англичан. Мы с достаточной полнотой и ясностью излагали наши международные концепции…

Хадсон ответил, что он согласен со мной в изложении хода событий за последние годы, а также ошибок западных государств, но должен возразить лишь против наших подозрений, будто Чемберлен и в сентябре хотел

направить Германию на нас (В этом месте рукой Литвинова прописано в скобках (Я ему этого не говорил)). Никаких таких намерений у Англии не было, и нет. Из того, что я сказал ему, однако, ясно, что открывается новая страница в отношениях между нашими странами. Он хочет поразмыслить над сказанным мною и вновь поговорить перед отъездом…

О своем варшавском визите Хадсон говорил, что он улаживал главным образом некоторые конфликты торгового характера. Он вынес впечатление, что Польша будет драться, только если нападут на ее территорию или даже на коридор, хотя Данциг она, вероятно, сдала бы без боя. Бек говорил ему, что союз с Румынией предусматривает лишь нападение с нашей стороны. Ответа на английское предложение Польша к моменту его отъезда ему не дала.

Литвинов [483]

483

АВП РФ, ф. 06, оп. 1а, п. 27, д. 2, л. 6–8.

6

Запись беседы полномочного представителя СССР в Великобритании И. М. Майского с постоянным заместителем министра иностранных дел Великобритании А. Кадоганом

29 марта 1939 г. Секретно

1. Я пришел к Кадогану по поручению т. Литвинова выяснить подоплеку инцидента с опубликованием англо-советского коммюнике в Москве в связи с визитом Хадсона. Я изложил вкратце Кадогану, что именно произошло, и спросил, что это значит. Кадоган ответил, что не произошло ничего ужасного, ничего такого, что должно было бы нас волновать, ибо основные факты сводятся к следующему.

27 марта около 7 час. 30 мин. вечера по лондонскому времени т. е. около 10 час. 30 мин. по московскому) в ф(орин) о(фисе) была получена телеграмма из Москвы, сообщавшая, что в результате происходивших там переговоров будет выпущено коммюнике, в котором будут затронуты не только торговые, но и политические вопросы. Проекта коммюнике, однако, к телеграмме приложено не было. Это сообщение Кадогана несколько обеспокоило, так как: а) Хадсон — не работник ф(орин) о(фиса), а секретарь департамента заморской торговли и б) хотя Хадсону и не было запрещено кабинетом разговаривать на политические темы, но все-таки его основной задачей являлись разговоры на торговые темы. О политических разговорах в Москве Хадсон сообщал в Лондон очень мало, и ясного представления о них у Кадогана не было. Услышав поэтому, что в коммюнике вносится какая-то «политика», Кадоган прежде всего захотел посмотреть текст коммюнике. Взглянув на часы, он понял, однако, что теперь уже слишком поздно для необходимых сношений с Москвой.

Тогда во избежание каких-либо неприятных сюрпризов он решил поступить более радикально и дал в Москву инструкцию вообще выбросить из коммюнике всякое упоминание о «политике». Инструкция Кадогана, однако, опоздала, и коммюнике появилось в своем первоначальном виде. Беды в этом нет никакой, ибо, ознакомившись из газет с текстом коммюнике, Кадоган находит его вполне хорошим. Мне бросилось в глаза, что Кадоган говорил о данном инциденте с несколько необычным для него волнением и что имя Хадсона он произносил с явным раздражением. По-видимому, Кадогана возмущало, что человек торгового ведомства, да еще «выдвиженец» Ванситтарта (с которым у него не очень хорошие отношения), тоже хочет «лезть в политику». Я заметил, что инцидент с коммюнике произвел в Москве неприятное впечатление — не потому, что мы склонны переоценивать его значение, и не потому, что мы непременно хотели внести в коммюнике «политику», а потому, что не только английская пресса, но и такие люди, как Галифакс, Ванситтарт и сам Хадсон, все время подчеркивали политическое значение миссии последнего. Инструкция Кадогана при таких условиях прозвучала каким-то диссонансом. Кадоган был явно смущен, извинялся и заверял, что никакого злого умысла у него не было. В виде компенсации он несколько раз повторил, что придает большое значение визиту Хадсона, доволен его результатами и надеется на хорошие последствия визита.

2. Когда исчерпан был первый вопрос, начался обычный в нынешних условиях обмен текущими новостями в международной области. Кадоган, между прочим, спросил меня, читал ли я вчерашнее заявление премьера в палате общин. Я ответил, что не только читал, но даже пришел в немалое удивление. В своем заявлении премьер, между прочим, говорит о том, что намерения брит(анского) пра(вительства) «идут значительно дальше простой консультации» и что «державам, с которыми мы находимся в консультации, мы дали ясно понять, к каким действиям мы готовы в определенных обстоятельствах». Все это звучит довольно серьезно, а между тем я не имею никакого представления, что именно премьер имеет в виду, несмотря на то, что СССР как будто бы является одной из тех держав, с которыми брит(анское) пра(вительство) находится «в консультации». Говоря так, я сознательно несколько преувеличивал: кое-что о новых планах премьера я слышал из разных источников, но официально из ф(орин) о(фиса) мне о них не было сказано ни слова. Кадоган слегка смешался и как бы в оправдание стал излагать мне сущность того, что занимает сейчас брит(анское) пра(вительство).

Оказывается, поляки совершенно категорически, румыны в менее решительной форме заявили, что они не примкнут ни к какой комбинации (в форме ли декларации или какой-либо иной), если участником ее будет также СССР. Кроме того, они дали ясно понять, что «консультация» их никак не устраивает и что они могут войти в мирный блок только при условии твердых военных обязательств со стороны Англии и Франции. В течение последних дней между Лондоном и Парижем шли усиленные консультации, к которым сейчас привлекается также Варшава, и в английских правительственных кругах создалось настроение, что в качестве первого этапа необходимо организовать блок четырех держав — Англии, Франции, Польши и Румынии, причем Англия и Франция принимают на себя твердые обязательства силою оружия прийти на помощь Польше или Румынии в случае нападения на них Германии. СССР пока остается в стороне, но на следующем этапе он тоже привлекается, причем о формах и характере его сотрудничества брит(анское) пра(вительство) собирается с нами вести специальные разговоры.

3. Я слушал Кадогана с большим недоверием. Зная вековую нелюбовь Англии к «твердым обязательствам» вообще, а на континенте Европы в особенности, зная традиционное пристрастие Англии к игре на противоречиях между третьими державами со свободными руками, зная, наконец, как уже на моих глазах брит(анское) пра(вительство) никогда даже и слышать не хотело о гарантии границ в Центральной и Восточной Европе, я с трудом мог себе представить, чтобы Чемберлен согласился дать твердые обязательства Польше и Румынии. Желая уточнить положение, я поставил Кадогану прямой вопрос: «Допустим, Германия завтра нападает на Польшу, — объявит ли Англия в этом случае войну Германии? Станет ли блокировать берега Германии и бомбардировать с воздуха ее укрепления?» На это, к моему удивлению, Кадоган прямо же ответил: «Да, объявит, если, конечно, кабинет примет весь план». Посмотрев на часы, которые показывали час дня, Кадоган прибавил: «Может быть, план уже принят, — сейчас как раз проходит заседание правительства» (план в этот раз, однако, принят не был). Я продолжал проявлять скептицизм, которому, как я заметил, не чужд был и сам Кадоган. Наконец, он спросил: Почему Вы так усмехаетесь? Почему Вам кажется подобное решение кабинета невероятным?» Я возразил: «Потому что ваш новый план, если он только вообще будет реализован, в чем я далеко не уверен, представлял бы что-то похожее на революцию в традиционной внешней политике Великобритании, а здесь революций, как известно, не любят». Кадоган пожал плечами и сказал: «Да, конечно, это было бы революцией в нашей внешней политике, — оттого-то мы так долго не можем принять окончательного решения. Я не думаю, примет ли такое решение и сегодняшний кабинет. Но имейте все-таки в виду: настроения сейчас таковы, что твердые гарантии Польше и Румынии могут быть даны».

Полпред СССР в Великобритании И. Майский [484]

7

Запись беседы заместителя народного комиссара иностранных дел СССР В. П. Потемкина с послом Польши в СССР В. Гжибовским

31 марта 1939 г. Секретно

Гжибовскому, явившемуся ко мне по моему приглашению, я сообщил следующее:

1. Правительство СССР выражает свое согласие на установление воздушной линии Москва — Варшава;

484

АВП РФ, ф. 06, оп. 1, п. 5, д. 35, л. 79–81.

Опубл. в Cб.: ДВП… Кн. I. С. 258–240.