Партийная разведка
Шрифт:
На «Русскую партию», подчёркиваю, именно и только на её кадры, опиралась брежневская КПСС во внутренней политике. Ни одного «персека» на край, область или автономную республику без тщательного «нашего» просвечивания на «пархатость» не назначали, всё вторые «контрольные» секретари в союзных республиках с огромными правами были из «Русской партии».
То же было и при дележе «четвёртой власти», сиречь СМИ. «Иудейская партия» получила в своё практически полное распоряжение «Литературную газету», журналы «Юность», «Новый мир», «Знамя», журнал «Наука и жизнь», издательство «Советский писатель», мощный Политиздат. А «Русская партия» при дележе влияния получила «Огонёк», «Литературную Россию», «Молодую гвардию», «Москву», «Наш современник», «Кубань», «Волгу», издательства «Современник», «Советская Россия», Воениздат, а
Аппараты Союза писателей, Союза кинематографистов СССР, Союза театральных деятелей были чисто «передовыми», «демократическими», что на практике означало _«иудейскими». Но Союзы писателей РСФСР и Союз художников РСФСР, напротив, были даже чересчур воинственно, нетерпимо русскими. Благодаря активной издательской политике Юрия Прокушева и Валентина Сорокина «Современник» на потоке выпускал в свет книги только русских авторов, особенно русских поэтов, которых тут же принимали в Союз писателей. При Феликсе Кузнецове, пополняясь русскими, быстро обрусело прежде почти поголовно «иудейское» Московское отделение Союза писателей. Обрусели и выросли и всё местные отделения, кроме Ленинградского.
Особого разговора заслуживает театр. Союзной театральной творческой организации по традиции не было. А ВТО — Всероссийское Театральное Общество с 1964 по 1986 год возглавлял великий русский артист Михаил Иванович Царёв, отчаянный русофил. В ВТО было сильное русское правое крыло во главе с критиком Зубковым и такими крупными русскими главными режиссёрами, как Николай Охлопков, Андрей Гончаров, ленинградец артист и режиссёр Игорь Горбачёв. Еврейское левое крыло возглавлял драматург Шатров (Маршак) — автор насквозь русофобских и скрыто троцкистских пьес о Ленине. Сам, кстати, родственник репрессированных видных троцкистов. Вокруг псевдоленинских пьес Шатрова в верхах вечно кипел скандал. Но его поддерживал Андропов-Файнштейн. Андропов же всеми силами поддерживал еврейский «Театр на Таганке» Любимова (дочка Ира у него была замужем за артистом) и такой же объевреенный «Ленком» Марка Захарова. Театр-студия «Современник» сначала Ефремова, потом Табакова болтался между двумя стульями, как и потом МХАТ с Ефремовым.
До Малый театр («Дом Островского»!) Михаила Царёва традиционно оставался русской цитаделью. Вся театральная провинция за малыми исключениями была русской. Л после АПН какое-то время поработал спецкорром «Театральной жизни» (куда только не забрасывала номенклатурная «служебная необходимость»!). Колесил по русской провинции и использовал эту возможность для организации русских опорных пунктов на местах. Парадоксально, но высшеё партийное руководство страны тогда думало о состоянии умов в провинции и хотело быть информировано о нём не только по гладким обкомовским отчётам и не по несколько тенденциозным (особенно к православию и всему специфически русскому!) сводкам андроповского КГБ.
Вот и пришлось мне много поездить. Я был давним поклонником Царёва, писал о нём ещё в своей студенческой работе по пьесе и спектаклю «Перед заходом солнца» и нередко сопровождал Царёва в поездках по провинции. Мы с ним рядом даже ещё целину на зелёном автобусе исколесили, где Брежнев попросил его повыступать перед молодыми энтузиастами. Связка эта снова благотворно для меня заработала. Царёв мне на многое в жизни русской элиты открыл глаза.
Главный редактор «Театральной жизни» Юрий Александрович Зубков был по натуре «собирателем», к нему тянулась вся провинция. Он дружил домами с Царёвым, Софроновым, главным редактором «Огонька», и с членом Политбюро Черненко. И меня, как правило, принимали по приезде в область или край Первые секретари — и не шапочно, а с долгим серьёзным разговором — не только по репертуару и по оценкам отдельных спектаклей облдрамы, но и о том, как помочь областному театру с финансированием из дополнительных «спонсорских» источников и с квартирами, чтобы пригласить крупных актёров, но, главное, как сделать его центром местной русской культурной жизни. В театрах всегда всю элиту своей области знали насквозь, как под лупой, и эти сведения были очень полезны Брежневу и Черненко.
Я всегда осторожно подсказывал областным лидерам, как использовать в качестве русской опоры местные
Подобные разговоры, как правило, легко давались. На местах, понятно, преобладала «Русская партия внутри КПСС», а евреев «несли», как могли, не стесняясь.
3. РУССКИЕ И ЕВРЕЙСКИЕ «ОПОРНЫЕ ПУНКТЫ»
Естественно, что фиксированного членства в иудейской или русской партиях не было. Партвзносы всё платили в общую кассу КПСС. Но у каждого «крыла» были свои заведомо знаковые фигуры. Иудейское крыло, начиная с «Литгазеты» и т.п., курировал член Политбюро
Юрий Владимирович Андропов-Файнштейн. «Литературную наковальню» (так «Лит газету» прозвали!) не случайно считали сливным отстойником гебешных спецматериалов. Рупором же иудейского крыла, его «репрезентативной» (представительной) фигурой стал «жидовствующий» длександр Николаевич Яковлев, первый зам при знаково отсутствовавшем много лет Заведующем отделом Пропаганды ЦК КПСС (считалось, что Заведующим должен стать человек из русского крыла, но Суслов всё никак «не мог» подобрать достойно значимую кандидатуру — впоследствии на эту должность перевели Первого секретаря ЦК ВЛКСМ Тяжельникова, которого Андропов позже съел). Русское крыло, начиная с «Огонька» и т.п. по нисходящей, курировал ближайший друг генсека, «сидевший на кадрах и проверке исполнения» член Политбюро Константин Устинович Черненко. И «горбачёвского хаоса» в партии при нём не было; как выполняются всё решения и постановления ЦК, он проверял всегда «в нужном направлении» — скрупулёзно, дотошно, умело используя своих людей в «Русской партии внутри КПСС».
Можно что угодно теперь задним числом говорить о низком уровне его образованности, хотя Андропов был, увы, абсолютно такого же, если не гораздо меньшего, — так мне по крайней мере показалось — уровня образованности. Формально Андропов-Файнштейн даже вообще ничего не закончил: корочки примитивной ВПШ на старости лёт — смешно! А Черненко хорошеё гуманитарное высшеё образование имел и не с ходу, но мог вникнуть, когда ему объясняли даже самые тонкие идеологические дефиниции. Иногда бывало Суслов ещё разбирается, ещё в цитатах копается, а Черненко в «засечённой» идеологической операции «противника» уже схватил самую суть. А прямое своё дело Черненко твёрдо знал. Кадровые узды правления в руках крепко держал (ни одно назначение без проверки «на пархатость» у него не проходило!), и он мог даже перед великим демагогом Сусловым стеной стать — русскую точку зрения, русского человека, когда надо, таки отстоять.
Таков был куратор «Русской партии», хотя, как правило, за тенью «друга Кости» маячил сам Брежнев, который, не торопясь, стараясь сгладить, как можно, но таки решал всё щепетильные русские вопросы. На русскую боль он всегда отзывался.
Рупором же русского крыла быстро стал главный редактор массового журнала «Человек и Закон» ещё молодой Сергей Николаевич Семанов. Человек редкой энергии, он формально, конечно, имел неизмеримо меньше веса, чем Яковлев: тот всё-таки инструктировал главных редакторов на летучках на пятом этаже в пятом подъезде Большого Дома (хотя всегда под надзором Суслова или другого секретаря ЦК — одного его никогда инструктировать не оставляли — не слишком доверяли!). А Семанов ухитрялся исподтишка «инструктировать» всё наше общество. Он перевёл «правозащитников», — традиционно еврейский конёк — под Русское Знамя. Это была наша крупная идеологическая победа не только на внутреннем, но и на внешнем фронте, что признавал Андропов (он даже позвонил в «Голос Родины», посоветовал раскрутить эту тему «на зарубеж») и с особым удовлетворением отметили Суслов, Черненко и сам Брежнев. Вокруг «репрезентативных», «знамённых» фигур сразу же завязалась основная борьба. Скинуть «репрезентативную фигуру» противника, оставить без знамени — означало общую победу, по крайней мере, на несколько лёт вперёд.