Партизанская борьба в национально-освободительных войнах Запада

Тарле Евгений Викторович

Дружинники, шедшие впереди как знающие ходы и выходы в Палермо, не утерпели и, входя в черту города, подняли победные крики, подбрасывая в воздух ружья. Неаполитанская стража поспешила к Адмиральскому мосту и встретила залпами скуадру, мгновенно рассыпавшуюся по обе стороны дороги в виноградники и фруктовые сады. Дорога опустела, и Гарибальди тотчас же скомандовал: «Вперед, стрелки! Вперед! В центр города!»

После короткой схватки неаполитанцы бросились бежать в город. Подоспевший кавалерийский отряд последовал за ними.

В город можно было отсюда войти (вернее, вбежать, потому что «Тысяча» теперь мчалась со всей возможной быстротой вперед) либо через ворота С. Антонино, либо через ворота Термини. Первые охранялись сильными отрядами с пушками. Вторые были

забаррикадированы неаполитанцами, но сильной охраны здесь не было. Баррикаду под огнем неаполитанской пехоты, пушек и продольно стрелявших морских орудий с военных судов было нелегко разрушить; около нее погибли батальонный командир Кайроли, венгерский революционер Тюкери, бывший в авангарде. Биксио был ранен, но раны своей не замечал. Гарибальди, собравший и двинувший вперед скуадру, галопом прискакал к воротам Термини, повторяя: «Вперед! Вперед! В центр города!». В образовавшийся пролом в баррикаде он проскочил верхом первый и поскакал дальше по узкой средневековой улице впереди мчавшихся за ним гарибальдийцев и поспевавших за ними дружинников. Часть их, впрочем, не могла сразу решиться перейти простреливавшуюся артиллерийским огнем широкую дорогу, идущую мимо ворот Термини. Несколько гарибальдийцев убеждали их бежать вперед, но безуспешно. Тогда Франческо Карбоне, 17-летний паренек из Генуи, вытащил на середину дороги стул, прикрепил к нему трехцветный флаг и уселся под флагом с видом человека, нашедшего самое спокойное и удобное место для отдыха. Дружинники решительно двинулись вперед, даже останавливаясь посреди дороги, чтобы стрелять в направлении ворот С. Антонино.

Гарибальди не останавливался, пока не достиг центра «народного» квартала Палермо — Старого рынка. Было около 4 часов утра. Площадь рынка наполнилась народом так, что в ней невозможно было повернуться. Народ целовал Гарибальди, его руки, колени, приветствовал его криками.

Со Старого рынка гарибальдийцы небольшими группами рассыпались по городу, призывая жителей вооружиться и истреблять врагов. В течение трех суток по всему городу, покрывшемуся бесчисленными баррикадами, велись уличные бои либо небольшими, в 10–12 человек) группами гарибальдийцев, либо дружинниками под командой гарибальдийца: партизанам достаточно было увидеть гарибальдийца, чтобы немедленно стать под его команду.

Палермо с его 160 тыс. жителей и 4 тыс. инсургентов кипело, как котел, в то время как до 20 тыс. солдат оккупационной армии, стянувшихся к двум пунктам (королевский дворец и прибрежный форт Кастеллямаре), вместе с военным флотом осыпали город артиллерийскими снарядами и винтовочными пулями, разрушая целые улицы и убивая мужчин, женщин и детей. Таков был план Ланца: либо устрашить население города и бомбардировкой заставить город покориться, либо превратить его в развалины и тогда двинуть против оставшихся в живых свои войска.

В ближайшем к дворцу квартале солдаты, грабили и поджигали дома и церкви, убивали целые семьи, но город, пока длились бомбардировка и грабежи, успел построить баррикады, возведенные по всем правилам военного искусства. «Таким образом, — писал впоследствии капитан неаполитанского генерального штаба, — после нескольких часов бомбардировки, разбоя и грабежа генерал Ланца счел свое дело сделанным и оставался совершенно бездеятельным в то время, как Гарибальди занимал все нужные ему стратегические пункты» [62] .

62

Trevelyan, loc. cit., р. 304.

Гарибальди во главе одной из небольших групп своей «Тысячи» занял центральную площадь Палермо-Пьяцца Болоньи, обратив в бегство отряд, которым командовал «калатафимский» Ланди. Затем он устроил свою главную квартиру в здании палермского муниципалитета, на монументальном крыльце которого он сидел, принимая донесения и передавая приказания, не обращая внимания на планомерный обстрел этого места неаполитанскими орудиями.

В полдень 27 мая,

через 8 часов после вступления Гарибальди в Палермо, в руках инсургентов был весь город, исключая небольшой Дворцовый район и две изолированные позиции в разных концах города, где были осаждены воинские части. Только к вечеру 27-го прибыли к королевскому дворцу батальоны из Парко и Монреале. Во дворце скопилось 18 тысяч солдат, отрезанных от внешнего мира, от подвоза боевых и съестных припасов. Ланце этого показалось мало, и он из района тюрьмы Викария оттянул к себе последний, еще не окруженный и довольно сильный отряд генерала Катальдо. Катальдо выполнил этот приказ под ударами скуадр, спускавшихся ночью 27–28 мая с северо-западных высот в Палермо. Утром 28 мая несколько сот политических заключенных Викарии взломали двери своих камер — уголовные были выпущены ранее тюремщиками, бежавшими при отступлении Катальдо. Уже в этот день Ланца через посредство английского адмирала попытался завязать с Гарибальди переговоры о перемирии.

29 мая гарибальдийцы заняли здание собора; архиепископский дворец, в котором оставались неаполитанцы, оказался под уничтожающим обстрелом с соборной колокольни.

Вскоре и королевский дворец, окруженный высокими зданиями, перешедшими теперь в руки инсургентов, оказался под серьезнейшей угрозой. Неаполитанцы перешли в контрнаступление и стали вытеснять инсургентов из захваченных ими зданий. Узнав об этом, Гарибальди сказал: «Я должен быть там сам!» Он захватил полсотни человек, большей частью сицилийцев, явился на место сражения, атаковал неаполитанцев и загнал их всех в собор.

Ночью с 29 на 30 мая прибывшие из Неаполя два свежих батальона из «баварских» войск под начальством полковника Бонопане высадились с моря и беспрепятственно прошли в главную квартиру Ланцы. Это не изменило решения Ланцы вступить в переговоры с Гарибальди с целью добиться перемирия, чтобы отправить 800 своих раненых на корабли и выручить осажденные, отрезанные гарнизоны. Ланца написал «его превосходительству генералу» Гарибальди весьма корректное письмо. Перед самой отправкой этого письма Ланце донесли, что от Адмиральского моста к воротам Термини маршируют 4 батальона фон Мехеля (немцы Мехеля считались гораздо более опасными, чем немцы Бонопане). Ланца все же свое письмо отправил и, кроме того, приказал Мехелю соблюдать перемирие, которое должно быть с минуты на минуту заключено.

Оно было, действительно, уже заключено, когда Мехель поднял пальбу сначала у ворот Термини, а затем в стороне Старого рынка, подвигаясь в центр той же дорогой, которой шел Гарибальди. Это неожиданное, вероломное нападение произвело панику в городе. Сиртори, бывший священник, худощавый исполин на огромном коне, с необычайной быстротой собрал вооруженных людей и задержал немцев до появления уполномоченных по перемирию (Сиртори был при этом ранен в третий раз со времени вступления в Палермо). Сражение прекратилось. Мехель отказался, очевидно, уйти на прежнее место за город. Немедленно со всех сторон вокруг мехелевских батальонов стали возводиться баррикады. Население всего города мобилизовалось на работы по возведению баррикад и на приготовление оружия и особенно патронов. Ночью (перемирие кончалось на следующий день в 9 часов утра) в порт вошел греческий корабль с порохом, который был куплен и благополучно выгружен гарибальдийцами. Греки добавили к пороху старую пушку.

Всю ночь город был иллюминован и оживлен. Неаполитанские солдаты едва лишь показывались на улицах, как их тотчас же подхватывали, вели выпить стакан вина, беседовали с ними, и процесс «разложения» пошел с необычайной быстротой: солдаты с оружием переходили к Гарибальди. Они в подавляющем большинстве заявляли, что с самого начала ни за что не желали бороться против Гарибальди. На военном совете у Ланцы вечером было решено начать общее наступление в 9 часов утра, но пришли такие тревожные сообщения о воздвигнутых укреплениях, о вооружении инсургентов, самое главное о настроении своих войск, что Ланца утром предложил Гарибальди продлить перемирие на три дня. По условиям перемирия одна из изолированных позиций неаполитанцев была очищена ими.