Шрифт:
Эпиграф
С благодарностью посвящается Ирме и Густаву Краевским
Marry, then, sweet wag, when thou art king, let not us that are squires of the night's body be called thieves of the day's beauty: let us be Diana's foresters, gentlemen of the shade, minions of the moon; and let men say we be men of good government, being governed, as the sea is, by our noble and chaste mistress the moon, under whose countenance we steal.
Поклянись же, дорогой друг, что когда соделаешься королем, не позволишь, дабы нас, телохранителей
У. Шекспир. "Генрих IV"
Пролог. ИГРА АНДРЕЯ
Бывает, глядишь на проходящих мимо мальчуганов, и на твои глаза навертываются слезы.
Они чувствуют себя хорошо, выглядят хорошо, ведут себя хорошо. Они не замыслили
писать с моста или стибрить точилку в мелочной лавочке. Не в этом дело. А в том, что,
глядя на них, ты точно знаешь, как сложится вся их жизнь: сплошные удары, ссадины, порезы,
синяки — и непреходящее удивление: за что, почему? За что именно им такая напасть?
Рэй Брэдбери, "Что-то страшное грядет"
Обычный школьный день в начале сентября. Прекрасный день: ясное небо дышит теплом, а от реки тянет прохладой, и листья ещё зелены — здесь, на востоке Украины они облетают часто в одну ночь: утром проснешься, а на земле тугой желтый ковер. Школа тонет в кронах, из вестибюля открывается вид на живописную балку, склоны которой тоже заросли деревьями — в основном, ясень и вяз, — а на дне лежит прозрачное озерцо.
Учитель вел школьников по длинной пологой лестнице в парк. Это зимой нужно сидеть в классе, и то не всегда. Сейчас, осенним тёплым днём, можно проводить уроки на открытом воздухе. Тем более — уроки прикладной этики.
Один из мальчиков, держась позади, отстал, наклонился, перестегнул липучки на ботинке. Не то чтобы они ослабли, но…
— Слынуть хочешь? — в поле зрения возникли раздолбанные "бегунки" и рваные джинсы с обильной бахромой — в обтяжку на толстых икрах. Зервандова. Андрей вздохнул.
— Ну и хочу. А тебе что?
— Ничего, — Зервандова пожала плечами. — Только получится, что ты сдул.
Андрей посмотрел через её плечо на уходящих товарищей и возглавляющего их учителя, который что-то вдохновенно излагал.
— Я и так сдул, — сказал он. — Кобыл меня все время дураком выставляет.
Учителя звали Николай Иванович Жеребцов, и он, как нарочно, носил понитэйл.
— Ему за это зарплату платят, — фыркнула Зервандова. — Ты идешь? Или зассал?
— И ничего я не зассал, — разозлился Андрей и побежал за классом, прыгая через три ступеньки.
***
— Мы опять в подводной лодке, — сказал Жеребцов, извлекая из кармана два мешочка с фишками. — Но на этот раз ни Андрей Витер, ни Саша Самойленко "условного пистолета" не получат. И жребий кидать мы не будем. Вместо этого я раздам каждому по пять золотых дублонов и по пять черных меток.
Протянулись ладони, учитель начал отсчитывать фишки, на ходу поясняя:
— Правила просты: фишки надо раздать все — это раз, дареное не дарят — это два. Итак,
Класс зашумел, и вот уже кто-то ссорится, а кто-то сдерживает рыдания…
Андрей сидел на бревне, держа в одной руке пять черных фишек, в другой пять золотых. Пять шансов на жизнь и пять шансов на смерть. Черт, какая идиотская всё-таки игра. Зачем она? Разве кто-то будет решать что-то голосованием, когда горит? Спросить у отца, было ли у него такое и как он справлялся… Андрей попробовал вообразить себе папу раздающим черные фишки — не вышло.
В прошлый раз он получил у Кобыла игрушечный пистолет, который по игре давал те же возможности, что по жизни настоящий — "застрелить", исключить из игры кого хочешь, — и встал "у аппарата". Девочки, сказал он, пойдут первыми. Чешко попробовал отобрать пистолет — Кобыл сказал, что можно, — и Андрей его "застрелил". Странное чувство, хотя всего лишь игра. После этого все построились как надо и выпустили первыми девочек, а мальчишки тянули спички.
Вот только после игры, на "разборе полетов", Андрея разнесли вдребезги. Даже девочки, которых он "спас". Потому что как это он мог — распоряжаться чужими жизнями в одиночку? Такие дела должны решать все вместе. Ну вот, пожалуйста — и решаем все вместе.
Андрей уже знал, что будет. Ну ладно. Одну золотую фишку Сане, он друг. Одну — Вере Климук, она… ну, хорошая девчонка. Одну — Вале Рабиновичу, он тоже расписной пацан. Одну — Марцинкевич, потому что ей не дать — это все равно что пнуть щенка. И одну… кому бы еще одну? Какая разница — все ребята, в общем, достойны "жить", даже такая зараза, как Зервандова.
Андрей посмотрел в её сторону и увидел, что рядом с ней лежит уже с пяток черных фишек. Все не её — свои она раздала. Ну, тут прекогом[1] быть не надо — понятно, у кого больше всего черных. У "Зойки-помойки", у кого ж еще. Урок этики — это ж ещё и способ счеты свести…
Андрей повернул вдруг к ней и положил к черным меткам один дублон.
— Забери, — зло сказала Зервандова. — Мне подачки не нужны.
— Кому хочу, тому даю, — сказал Андрей.
Зервандова показала раскрытые ладони.
— Смотри, ни одной золотой нет. Отдать нечем.
— Обойдусь, — Андрей отвернулся, потому что его уже тормошили за плечо.
— Витер, — Марцинкевич жалко хлопала ресницами, глядя снизу вверх. — У меня одна черненькая осталась… и я её никому больше отдать не могу. На меня обидятся.
— Давай, — Андрей усмехнулся.
— Точно не обидишься? — просияла Марцинкевич.
— Фигня, игра. Давай!
От Вали Рабиновича он получил ещё одну черную метку — с примерно таким же объяснением: ну это же просто игра, а все вокруг дураки, обижаются как по-настоящему, но мы-то с тобой понимаем, что… Андрей кивнул: да, в самом деле, не корову проигрываем, как говаривала бабушка, поймав взятку на мизере, — но что-то неприятно царапнуло. Саня приберег для него золотую фишку, как и ожидалось, и Вера тоже — против ожиданий, Андрей думал, что она все раздаст девочкам из своей компании. А потом…