Парящий дракон
Шрифт:
Поздно вечером, когда час Свиньи был на исходе, Саюри-сан налила в чашечку воды, бросила в неё щепотку некоего порошка и тут же выпила. Вскоре она ощутила слабость и желание прилечь, что собственно и сделала…
Утром Кин вошла в покои госпожи, тая надежду, что все дурные предчувствия – лишь плод фантазии хозяйки. Но, увы, госпожа Саюри-сан лежала на футоне бледная с полузакрытыми глазами, не реагируя на происходящее.
Кин, как верная помощница и доверенное лицо, ещё с вечера собрала всё самое ценное, лично упаковала и приготовила крытую повозку, устланную татами и покрывалами, чтобы госпоже было удобно лежать, ведь до Юдоноямы путь неблизкий.
Теперь же она отдала приказ служанкам, дабы те спрятали мебель, вазы, зеркала, сундуки в потайном месте, а сама же облачила госпожу в лучшее кимоно, затем управляющий перенёс «умирающую» в повозку, бережно накрыв вышитым покрывалом.
Когда же возница приготовил повозку к выезду, управляющий и прислуга, обливая рукава кимоно обильными слезами, столпились во дворе дома, дабы проводить госпожу в последний путь.
Повозка миновала ворота, которые были тотчас заперты по приказу управляющего, и вдоль улицы направилась к Южным городским воротам. Как и предполагала Саюри-сан, дозорные сёгуна, хозяйничавшие в городе, остановили повозку.
– Что везёшь? – спросили они возницу, сразу же определив, что повозка принадлежит зажиточному человеку.
Возница спустился на землю и почтительно поклонился.
– Моя госпожа при смерти. Вот везу её в храм Юдонояма, что южнее города: может случиться чудо исцеления?
Дозорные не сомневались в правдивости слов возницы, тот постоянно смахивал с глаз набегавшие слезы, но всё же решили проверить содержимое повозки. Откинув полог, они увидели Кин, убитую горем, та оплакивала свою хозяйку, которая в любой момент была готова отдать душу в руки Аматэрасу.
– Благородная госпожа, – заметил один из дозорных и отдал команду страже, охранявшей Южные ворота: – Отворяй! Пропустить повозку!
«Умирающая» Саюри-сан благополучно покинула город. По мере того, как повозка приближалась к Юдонояме, женщине становилось лучше. Она отрыла глаза:
– Кин, дай мне воды, – вымолвила она вполне отчётливо.
Девушка несказанно обрадовалась.
– Ах, госпожа! Стоило покинуть Киото, как у вас появился румянец! Болезнь отступила!
Кин попоила госпожу и бережно уложила её на дно повозки.
– Как только мы прибудем в Юдонояму, я совершенно исцелюсь, – пообещала Саюри – сан, ведь действие зелья постепенно ослабевало.
По мере того, как канцлер безуспешно пытался привлечь киотских аристократов на службу, в лагере, разбитом вокруг Нисиномии, назревал бунт. Некоторые самураи, окончательно убедившись, что Боги отвернулись от Тоётоми и решили покинуть бакуфу, присоединившись к императору. Наконец, один из них предложил уничтожить всех сторонников Верховного сёгуна, которые находятся в лагере, его самого обезглавить и уж потом, положив «ценный» трофей в шёлковый мешок, отправиться к императору. Заговорщикам понравилось это предложение, и они тотчас решили воплотить его.
Вассалы, воодушевлённые волей Богов, безоговорочно поддержали своих господ и, дождавшись сумерек, напали на ярых сторонников Тоётоми. В лагере началась кровавая резня. Несмотря на неожиданное нападение заговорщиков, сторонники сёгуна не желали умирать без боя, тем более что среди них было немало доблестных воинов.
Но заговорщики оказались в численном превосходстве, а ряды преданных сёгуну самураев постепенно редели, так как значительная их часть контролировала Киото и императорский дворец.
Весть о предательстве самураев достигла Тоётоми, когда тот уже ложился спать в одном из павильонов Нисиномии, наспех украшенном шёлковой драпировкой, гобеленами и будзинга. Он накинул кимоно, схватил вакидзаси и бросился к выходу, но…
Не успел Тоётоми покинуть павильон, как его окружили бунтовщики. Тоётоми, ослеплённый гневом и ненавистью, взревел:
– Я убью каждого, кто приблизиться ко мне! Вы давали мне клятву верности!
– Да, но вы тоже давали клятву верности нашему императору! А теперь ведёте нас против него! – вскликнул один из самураев. Остальные сомкнули вокруг сёгуна ряды, не желая выпускать его живым.
– Мы даём вам возможность закончить свой жизненный путь достойно! – сказал пожилой самурай. – Я сражался с вами во многих битвах и сделаю всё как положено: после харакири совершу сеппуку, тем самым, избавив вас от страданий и позора.
Тоётоми застыл в боевой стойке. Неожиданно, он сделал резкое движение правой рукой, вонзив вакидзаси себе в живот, согнулся от нестерпимой боли и издал приглушённый хрип. Клинок вакидзаси раздирал его трепещущую плоть, кровь обагрила кимоно и хлынула на землю…
Пожилой самурай взмахнул катаной – голова сёгуна покатилась к ногам бунтовщиков… Всё произошло слишком быстро.
Эпилог
Госпожа Юрико с удовольствием пребывала в гостях у своей сестры Хитоми в замке Адзути. С тех пор как сёстры обрели друг друга после многолетней разлуки, минуло почти два года.
Дочери Оды Нобунаги давно вошли в тот возраст, когда женщина считалось зрелой. Но они по-прежнему, словно и в юности, любили встать ранним утром, взять приготовленный с вечера гокей, направиться в святилище, где Хитоми, как и много лет назад с той же лёгкостью исполняла священный танец Айнов, а Юрико, затаив дыхание, наблюдала за сестрой.
Дни в Адзути пролетали быстро: сестры постоянно находили себе занятие. Однажды Хитоми извлекла из сундука несколько увесистых свитков.
– Что это? – поинтересовалась Юрико.
– Это моногатари [123] , – пояснила Хитоми. – Я решила описать всё то, что случилось с нами и с императором.
– О! Как это интересно! А как ты назовёшь это моногатари?
– Думаю, назвать его «Гендзи-тенно и Парящий дракон». Как ты считаешь, это подходящее название?
123
Повествование