Пашка из Медвежьего лога
Шрифт:
– Пашка! Ты что так поздно?
Вид у него ужасный. Он без шапки. Волосы взлохмачены. В глазах ярость. Парнишка с трудом выговаривает:
– Борьку убили!..
– Я уже знаю.
– Дайте ружье, я им такое, устрою за козленка!..
– Что ты, милый мой, успокойся. Дедушка завтра сам съездит туда, разберется.
– Не дадите?
– в его глазах решимость. Он выжидающе косит на меня горящие глаза.
– Нет, не дам… Ты успокойся, без тебя разберутся.
– Обойдусь и без ружья, - бросает он, выскакивая из комнаты.
Я
Затаскиваю Пашку в комнату. Крепко держу его за руки. Он не сдается. Тяжело дышит, не смотрит мне в глаза. Слышу, как бурно стучит его сердце.
– Ты что задумал? Молчание.
– Лучше скажи. Тогда вместе решим, что делать. Самовольничать тут никак нельзя.
Парнишка легонько двигает плечами, пытаясь высвободить руки, и поворачивает ко мне красное, запорошенное яркими веснушками лицо.
– Никогда им не прощу. Отрыгнется им Борька, вот увидите!
– Наказать их, конечно, надо, но по закону, а ты сразу за ружье!.. На что это годится? Долго ли с ружьем до беды?!
– Это я для смелости, - оправдывается Пашка.
– Для смелости… Ты еще слишком мал, чтобы самому решать такие вопросы. Положись на дедушку. Он непременно придумает, как поступить с браконьерами. Не отступится. А тебе советую выбросить из головы свою затею. Вытаскивай из чехла мой спальный мешок, забирайся в него и спи.
Пашка постепенно успокаивается.
– Ладно, можно и остаться, -примирительно говорит он.
Соблазн был велик - заснуть в походном меховом мешке. Пашке это даже не снилось. Он с удовольствием достает мешок, стелет его на полу, раздевается и, забравшись поглубже, затихает.
– Спокойной ночи!
– говорю я, довольный наступившим перемирием.
Парнишка что-то бурчит в ответ и в избе опять становится тихо. Только ветер по-прежнему стучит скрипучею ставней.
Снова сажусь за письма. Скучающий хозяйский кот, усевшись рядом на табуретке, что-то доверчиво бормочет мне о своей кошачьей жизни. Пашка не спит, беспрерывно ворочается, вздыхает, что-то трудно додумывает.
– Дядя… - вдруг слышится его голос.
Я поворачиваюсь к нему. Он сидит на спальном мешке.
– Ты почему не спишь?
– Зачем они убили Борьку?
– Голос его дрожит. Он с трудом сдерживает слезы.
– Я сейчас подниму всех своих ребят, побежим в бор, найдем их…
– Ты с ума сошел - ночью в бор! Кто это тебе позволит?!
– И я строго погрозил ему пальцем.
– Говорю, дедушка им не простит, найдет на них управу законом.
– Пусть дедушка по закону, а мы им сами что-нибудь устроим: на всю округу опозорим за Борьку так, что ни в тайге, ни в поселке места им не будет. Вот посмотрите!..
– Успокойся, Пашка, никуда я тебя не пущу, а тем более собирать ребят. Спи. Утром поедешь со мною на аэродром.
– Возьмете?
– снова обрадовавшись, недоверчиво спрашивает он.
– Ох, как мне охота близко посмотреть самолет!
– Это
– Встретимся, о чем разговор. Иначе и быть не может!
– Ты прав: надо непременно встретиться. А теперь, поскольку нерешенных вопросов у нас больше нет, спи. Утром рано разбужу.
Он еще посидел с минуту, поморщил лоб от каких-то дум и, забравшись в спальный мешок, затих.
Покончив с письмом, я с облегчением, точно гора тяжести свалилась с плеч, лег в постель. Пашка уснул тяжелым, беспокойным сном, стиснув в гневе пухлые губы и откинув далеко назад правую руку, будто намереваясь кого-то ударить. У его изголовья отдыхал кот. Положив усатую морду на сложенные полудугою передние лапы, он, мурлыкая, баюкал сон парнишки…
Меня будит энергичный толчок в бок.
– Встаньте, Пашка убег, только что выскочил из] избы, - слышу тревожный голос Акимовны.
– Что же вы его не задержали?
– Где там мне задержать! Было схватила у двери, так он выскользнул, как налим.
С улицы доносится пронзительный свист. Я знаю: это у ребят сигнал бедствия, призыв к немедленному сбору. Он повторяется трижды и смолкает.
Я выскакиваю во двор. В предутренней тишине поселка какая-то тревога. Где-то скрипнула калитка, послышались торопливые шаги по переулку, кто-то перелезал через заборы, бежал, затем напротив в доме хлопнула дверь, но сейчас же раскрылась, и женщина крикнула в темноту:
– Степка, вернись!
Выбегаю на улицу, но уже поздно. В переулке пусто, и только быстро удаляющийся лай собак выдает беглецов…
Стою долго, будто пригвожденный к месту, не знаю, что предпринять, чтобы удержать Пашку от неверного шага. И в то же время понимаю, что иначе Пашка поступить не мог, и я на его месте сделал бы то же самое. Но что он задумал? Нет, нет, он не сделает глупости, пальцем никого не тронет - на это он не способен. Но парнишка придумал какое-нибудь свое, мальчишечье наказание, вроде того, что он сделал, с собачником. В этом я убежден. Тогда пусть ребята бегут в бор с болью за Борьку, за Марфу, пусть гневаются. Может быть, в этом гневе у них окрепнет любовь к природе, и они унесут ее в жизнь, по-настоящему встанут на защиту лесов, птиц зверей, рыб - всего живого царства природы.
– В добрый час, ребята!
– кричу я им вслед, и мне вдруг до боли хочется стать мальчишкой, бежать вместе с ними в бор и узнать, что же придумал Пашка в эту бессонную ночь…
Скоро утро, Акимовна на прощанье угощает меня пирожками. Усаживается рядом, долго смотрит в глаза.
– Молодец Пашка!
– не выдерживает старушка.
– Пусть он их, убивцев, малость пропесочит. Мы за него всем поселком пойдем, в обиду не дадим.
– Значит, и вам, Акимовна, приглянулся Пашка?
– Как же, милый мой, на то я долго прожила на свете, чтобы разбираться в людях. А он-то еще дите, весь наружи. Хороший парень!