Пассажир последнего рейса
Шрифт:
Дежурный по штабу проводил обоих к полковнику.
Георгий Павлович держал у уха трубку полевого телефона и делал пометки на оперативной карте. Воспаленными от бессонницы глазами он глянул на троюродного племянника, пробежал записку Коновальцева и… снова обратился к карте. Макар понял, что телефонные вести безрадостны. Зуров положил трубку.
— Значит, матушка твоя и Борис Сергеевич остались на Нижнем Острове в шалаше?
Ответить Макар не успел — телефон зазвонил снова. На этот раз из типографии спрашивали, готово ли воззвание к населению. Полковник Зуров взял со стола исписанный лист и стал диктовать в трубку текст воззвания. Было там и про единую национальную идею России, был возглас «Воспрянь же, Русь» и призыв к жертвам. Воззвание кончалось словами: «Бог поможет нам и Ярославлю с его святынями, и от него войдут здоровье и сила в тело нашей несчастной родины. Да здравствует всенародно-законно-избранное Учредительное собрание!»
Зуров не кончил еще диктовать, как в комнату вошел сам главноначальствующий Перхуров. Георгий Павлович извинился и на обороте коновальцевской записки написал несколько беглых ответных строк… Он советовал своему бывшему управляющему отвезти юношу Макария и его матушку назад, в Яшму или Кинешму, пока события не прояснятся окончательно…
— Дай тебе бог нынче же благополучно воротиться к матери и опекуну, — шепнул он Макару, выпроваживая из кабинета и его и Фалалеева. Затем, плотно затворив дверь, оба полковника, командующий и его штабист, склонились над оперативной картой.
Тем временем последние гости покидали особняк Зборовичей. Гроза разразилась страшная, и Фалалеев советовал отправить восвояси Макара под ливнем и молниями. В темноте до рассвета в дождь плыть, мол, будет безопаснее. Для него собирали продукты. Хозяйская дочка Ванда сама повела его в кладовку за кухней. Девочка очень удивилась, когда этот робкий мальчишка вдруг таинственно понизил голос и приложил палец к губам.
— Тсс! Ваша мама… не должна ничего услышать…
И Макарка торопливо пересказал девочке все, что знал о страшном положении пленников на дровяной барже, где томилась и подруга Ванды — девушка Ольга…
— Надо уговорить ваших друзей, Ванда, помочь узникам, послать им хотя бы хлеба… Только мне… велели опасаться… вашей матери, уж простите!
— Ох, вы правы, мама так ненавидит всех красных! Она не станет за них заступаться, это верно! Олину мать отсюда давно выселили, не знаю куда. Но я знаю, кого попросить! Пани Барковскую, артистку! Она может заставить начальника полиции Фалалеева послать хлеба на баржу… А вот вам и продукты для ваших. Берите, берите побольше!.. Только как же вы поплывете под этой ужасной грозой?..
Утром после сильной грозы с ливнем заключенные на барже услышали непривычный за неделю плена звук: на реке раздавались пьяные голоса и скрипели уключины.
Из-за баррикады осторожно выглянул Смоляков.
К барже приближалась большая гребная лодка. На веслах сидели крепкозадые унтеры в галифе и еще какие-то люди в шинелях. Высокая женщина в открытом вечернем платье и в шляпе с вуалеткой сидела, подобрав ноги, на носу. Рулем правил бывший комиссар уездной милиции Фалалеев. В женщине Смоляков угадал артистку Барковскую.
Когда лодка подошла к борту баржи, двое военных стали подавать артистке круглые караваи белого печеного хлеба. Таких караваев в лодке лежало пять или шесть.
Артистка взяла один каравай и неумело швырнула его на баржу. Не долетев до фальшборта, каравай шлепнулся о смоленую древесину, упал в воду и поплыл. Унтер удержал его веслом и легко забросил на баржу.
Офицер и унтеры стали ломать хлеб на куски и подавать женщине. Она была слегка пьяна, и пьяны были ее спутники. Женщина делала широкий взмах, кусок летел через борт и падал в тухлую жижу на дне баржи или на поленья близ умирающих с голоду пленников.
От этой возни, от запаха свежего хлеба узники начали пробуждаться, выходить из забытья, тянуться за падавшими кусками. Кто-то вцепился в ломоть зубами. Кто-то тащил другой из воды.
Ломти, описывая дуги, летели и летели через борт. Десятки рук рванулись к хлебу. Стали раздаваться жалобные крики. Людям было невыносимо видеть, как ломти валились в лужи, нечистоты.
Полетаев сумел поймать два. Вот почему Ольга и Тоня получили по ломтю. Обе девушки никогда не узнали, что самому помвоенкома хлеба не досталось. Ведь в доме Зборовичей напекли для банкета не так-то много, а к городским пекарям никто и не подумал обратиться.
Лодка с пьяными благотворителями повернула и стала отдаляться. Кто-то крикнул вслед с баржи:
— Напрасно изволили побеспокоить себя, сударыня!
Еще три дня спустя нежданный ночной гость принес в особняк Зборовичей страшную весть…
Капитан Павел Георгиевич Зуров, единственный сын полковника, бежал утром 8 июля в Рыбинске из чекистского окружения. Вместе с прочими участниками рыбинского дела капитан Павел Зуров в ту ночь находился на подступах к рыбинскому гарнизонному складу. Но мятежным офицерам захват склада не Удался: все они, во главе с капитаном Смирновым, угодили в ловушку, расставленную чекистами. Выбраться удалось немногим, остальные погибли. В числе бежавших был Павел Зуров. 15 июля он перешел ярославский фронт на заволжском участке, долго ждал переправы из Твериц, поглядывая на очертания родного дома на Волжской набережной, и, наконец, предстал перед членами семейства Зборович.
— Значит, пан капитан утверждает, что в Рыбинске мы не имели никакого успеха? — дивился полненький пан Здислав, взирая спросонья на ночного пришельца. Хозяин дома таращил близорукие глаза на капитана, которого прежде в лицо не видел. — Ведь мы тут слышали совсем другое…
Павел Зуров был офицером 12-й армии, недавно расформированной в Ярославской губернии. Генерал-квартирмейстер 12-й армии, светлейший князь Голицын, держал капитана в составе собственной свиты, а затем помог устроиться в рыбинском интендантстве. Капитан точно знал все огромные запасы военного снаряжения на рыбинских складах: миллион артиллерийских снарядов всех калибров, десятки миллионов патронов, пулеметы, орудия, винтовки — в образцовой сохранности. Провал рыбинской операции путал все карты заговорщиков.
— Слушайте, пан капитан, — опасливо вопрошал гостя Здислав Зборович. — А как же французы? Мы не можем понять, почему так задерживается их экспедиционный корпус. Ведь Волжский мост был наш до 12 июля, теперь он снова будет стоить тяжелых жертв. Не вплавь же переправятся к нам союзники через Волгу? Сколько английских и французских транспортов уже в Архангельске?
По пути из Заволжья в город капитан успел убедиться, что и здесь, в белом Ярославле, дела обстоят плачевно. Станции Филино и Урочь отбиты у повстанцев, весь участок за Волгой под угрозой. Главные силы держатся на небольшом, хотя и сильно укрепленном треугольнике между Волгой, Которослью и городским валом. Стороны этого треугольника едва ли достигают трех верст. Внутри оборонительного участка сгорели все деревянные строения, нет целого дома, валяются неубранные тела, бродят среди развалин раненые и больные жители. Есть случаи холеры. Патронов — на неделю. Артиллерии уже нет.