Пассажир
Шрифт:
Целый час после расставания с гаишниками Клава не произнесла ни слова. Она сидела, поджав губы, нервно играя пальцами на пластиковой панели. По-видимому, готовилась. Потом ее прорвало.
— Сёма, ты — тряпка! — заявила она в качестве почина. — На тебе ездят все, кому ни лень. И даже те, кто сам уже не в состоянии передвигаться.
В другое время он счел бы ее шутку достойной похвалы. Но обстоятельства не позволяли ему расслабиться.
— А что, по-твоему, я мог сделать? — закричал он. — Побежать от них и получить
— Ты мог бы соврать, что у тебя больная жена.
Ну, нет. Она еще будет его учить.
— Больная! Да ты посмотри на себя! На тебе только мешки таскать! Лицо ни в одно зеркало не влезает!
За последнюю фразу он вполне заслуженно получил по уху сумочкой, но благоразумная Клава тут же спохватилась, потому что «Жигули» сильно вильнули в сторону.
«Потерпим до дома», — решила она, но рта закрывать не собиралась.
Нельзя сказать, что Семён узнал о себе что-нибудь новенькое, но некоторые эпитеты пришлись ему по душе. Как всякий подлинный любитель словесности он умел ценить остроту и изящность прямой речи.
В самом разгаре склоки Клава неожиданно замолчала, а ее глаза сделались значительно круглее обычного.
— Ты слышал? — испуганно, почти шепотом произнесла она.
— Что?
— Не прикидывайся. Я по твоей мерзкой физиономии вижу, что слышал.
— О чем ты, дорогая?
— Останови машину!!! — завизжала она.
Семён понял, что если он сейчас не выполнит ее просьбу, то она сама вцепится в педаль тормоза. Хоть даже и зубами. Истеричка. Он съехал на обочину и включил аварийку.
— Ну? — раздраженно обратился он к жене.
— Значит, не слышал? — продолжала гнуть свое Клава.
— Не слышал.
— Зато слышала я. Иди и посмотри, что там происходит в багажнике.
— Почему я? Это не мои галлюцинации.
— Сёма!!!
Он вышел из «шестерки», от души хлопнув дверью, и открыл ключом багажник. Пакет лежал на месте. Да и где же еще ему быть?
— Ой! Надо же! Шевелится! — притворно заголосил Семён.
— Открой мешок и проверь, — донеслось из салона.
— Ну, знаешь, это переходит все границы!
Он вернулся обратно на водительское место и, не слушая больше упреков, вырулил на дорогу. Клава насупилась, переводя ссору в следующую стадию. И то ладно.
Прошло еще минут десять, прежде чем она заголосила снова. Но на этот раз Семён тоже услышал какие-то неприятные звуки, доносящиеся сзади. Как будто кто-то колотил кулаком по кузову. И остановился сам, без лишних Клавиных слез.
«Главное — спокойствие, — приказал он себе. — На дворе — солнечный день, на трассе — полно машин, и мы не в Трансильвании какой-нибудь, слава Богу! Сейчас все разъяснится».
— Ты бы вышла, прогулялась, — посоветовал он Клаве. — А то мало ли что.
Повторять два раза не пришлось. Послушная супруга выскочила из «шестерки» гораздо быстрее, чем она делала все эти годы. Отошла метров на двадцать в сторону леса и стала с испуганным интересом наблюдать, как Семён возится с ключом.
Нужно признаться, что руки его немного подрагивали. Не от страха, конечно, а от возбуждения, что ли. Естественно, никаких мыслей об ожившем покойнике у него и в помине не было. Скорее всего, эти олухи из внутренних органов затолкали в мешок живого человека, ошибочно посчитав его мертвым. Им лишь бы поскорее проблему сбыть с рук, а там хоть трава не расти. Но по дороге он, видимо, очухался от тряски и стал проситься на волю.
В этом логическом месте Семен поймал себя на мысли о том, что лучше бы уж пассажир оставался мертв. Слова сержанта о хлопотности живых существ прозвучали теперь в его голове пророчески. Не хотел покойника — на вот тебе живого. Что он за человек, каких бед натворил до того, как очутился в мешке? И самое главное — что теперь у него на уме? Не примет ли он добропорядочную семью, можно сказать, своих спасителей за каких-нибудь проходимцев?
Именно поэтому осторожный Семен сначала слегка приоткрыл багажник и пошурудил там монтировкой, а уж потом медленно откинул крышку до конца.
Ничего не изменилось с момента последней проверки. Пакет все так же мирно лежал, застегнутый на молнию до самого верха. Не шевелился, звуков не издавал. Семен слегка покачал его и даже позвал:
— Эй! Ты живой?
Тишина.
— Ну что там? — в нетерпении закричала издалека Клава.
— Мертвее мертвого! — отозвался Семен. — Черт знает, что такое!
— А ты пульс у него пощупал? — снова подала голос жена.
Семен собрался, было, обложить ее по матери за такие советы, но потом прикинул, что в ее словах имелось-таки рациональное зерно.
Держа монтировку наготове, он двумя пальцами свободной руки ухватился за язычок молнии и медленно потянул его вниз. С неприятным скрежетом молния поддалась, обнажая лицо покойника мужского рода. Вопреки Семиным страхам оно не несло на себе повреждений, синяков и прочих кровавых признаков. И, кроме того, выглядело вполне симпатичным. Тогда Семен, осмелев, опустил замок еще ниже, до самого пояса, чтобы добраться до кистей рук.
— На какой руке пульс нужно щупать? — уточнил он у всезнающей Клавы. — На левой или на правой?
— Все равно, — ответила она.
— Да нет же! Я помню, как нас учили в институте оказанию первой помощи. Это должна быть вполне определенная рука. Только я забыл, какая именно.
— Кретин!
«Пощупаю на обеих», — решил он.
Он склонился над трупом, приподнимая его руку, нашел, как ему показалось, правильное место и приложил туда свой большой палец. Он отчетливо услышал стук исправно работающего сердца, но оно оказалось его собственным. А вены пассажира пульсировать напрочь отказывались.