Пассажирка
Шрифт:
— Не зачинил шельма Иванов… А я давно ему говорил…
— Но самый сюртук! Что подумает пассажирка, увидав вас в таком костюме?
— А нехай думает что хочет! — добродушно заметил Игнатий Афанасьевич.
Раздался взрыв смеха.
— Нет, уж вы, Игнатий Афанасьевич, поддержите честь клипера… Ради бога. Сюртука вам нового жаль, что ли?..
— Да я не выйду ее смотреть…
— А если она зайдет в кают-компанию… Захочет взглянуть?.. Наконец, мы ее пригласим… Уж вы, Игнатий Афанасьевич, не спорьте, ей-богу… Не поленитесь, переоденьтесь…
Цветков
— Только не думайте, что на ходу я стану для нее одеваться… Под парами я в своей куртке буду! — заметил Игнатий Афанасьевич… — Она ко мне в машину не придет, надеюсь.
Пассажирку ждали к шести часам — к обеду, вместе с консулом и консульшей, приглашенными капитаном. В пять часов за гостями был послан щегольской капитанский катер. Другой катер отправился за багажом.
Цветков хотел было отправиться с катером, посланным за гостями, но старший офицер сказал ему, что, по распоряжению капитана, ехать с катером назначен гардемарин Летков (Васенька).
— Да разве не все равно, кто поедет? Я по крайней мере уже знаком с пассажиркой… А Васенька охотно уступает мне свое право… Не правда ли, Васенька?
— Я очень рад не ехать! — подтвердил юный и очень застенчивый Васенька. — Я не умею разговаривать с дамами! — прибавил он, краснея.
— Так разрешите, Степан Дмитрич!
— Нет, уж вы лучше сами, Владимир Алексеич, спросите капитана! — с улыбкой проговорил старший офицер.
— Что ж, и спрошу!
— Эка тебе не терпится увидать юбку… Удивляюсь твоему легкомыслию! — процедил милорд.
— И удивляйся! — огрызнулся Цветков, выходя из кают-компании.
Большая роскошная капитанская каюта была убрана, видимо для пассажирки, особенно тщательно. Разные японские и китайские вещи, вынутые из ящиков капитана, были расставлены в разных местах, украшая убранство каюты. На накрытом, превосходно сервированном столе красовались букеты роз. Тонкий аромат духов стоял в воздухе.
Сам капитан, приодетый и прифранченный, с подстриженными волосами и баками, красный как рак и отдувающийся от жары, стоял, подавшись своим солидным брюшком вперед, озабоченно озирая убранство стола, и не заметил прихода мичмана.
“Ишь как он убрал каюту для пассажирки и как сам разукрасился, толстопузый! — усмехнулся про себя Цветков, оглядывая каюту и самого толстяка капитана. — Небось и шампанское сегодня! — завистливо промелькнуло у него в голове при виде ваз с бутылками на столе… — Жаль, что не моя очередь у него обедать… Милорд будет!..”
— Петр Никитич! — проговорил мичман.
Капитан поднял голову и, увидав Цветкова в полном блеске, сухо спросил:
— Что прикажете-с, Владимир Алексеич?
— Позвольте мне, Петр Никитич, ехать с капитанским катером вместо гардемарина Леткова.
— Это почему-с? Со шлюпками ездят гардемарины, а вы, кажется, мичман-с.
Эти “ерсы”, которыми сыпал капитан, и резкий, сухой тон его голоса, казалось, должны были бы предостеречь мичмана от продолжения и заставить его убраться подобру-поздорову из каюты, — но он, охваченный страстным желанием прокатить хорошенькую блондинку на катере под парусами и щегольнуть перед ней своим уменьем лихо управлять шлюпкой, не замечал, что капитанские глаза предвещают бурю, и прежним легкомысленным тоном продолжал:
— В таком случае позвольте, Петр Никитич, просто поехать встретить пассажирку. Быть может, ей понадобятся услуги какие-нибудь… Так я…
— Это еще что за встречи, Владимир Алексеич?! — перебил, закипая гневом, капитан. — Какие такие вы выдумали особенные встречи?.. Какие там услуги-с?! С чего вы вздумали гоняться за пассажиркой? Вы ведь офицер военного судна, а не какой-нибудь, с позволения сказать, годовалый понтер-с! Тоже встречи устраивать! И как вы позволили себе, господин мичман, обращаться ко мне с таким вздором, а? — вдруг крикнул капитан, уставив свои выпученные глаза с вращающимися белками на Цветкова.
Никак не ожидавший такого гневного взрыва, Цветков проговорил:
— Я полагал, что…
— А вы не полагайте-с и не приходите к капитану с подобными заявлениями… Ишь… разрядились как! — прибавил капитан, оглядывая блестящего мичмана. — Какая-то пассажирка, а уж вы…
— Я полагаю, это до службы не относится, Петр Никитич! — довольно твердо заметил Цветков, взглядывая на капитана в упор.
— Все-с относится к службе! — понижая тон, отвечал капитан. — Можете идти-с!
Цветков вернулся в кают-компанию в возбужденном состоянии, раздраженный.
— Ну что, едете за пассажиркой, Владимир Алексеич? — лукаво спросил старший офицер.
— Какое еду… Он еще меня разнес.
— За что же?
— А вот подите. Раскричался словно оглашенный. Даже насчет костюма заметил: “разрядились”, говорит… Но тут я ему задал “ассаже” [7] . Какое ему дело — разрядился я или нет? И с чего он взъерепенился, скажите на милость? Кажется, ничего нет позорного встретить даму?.. А, главное, сам-то он ради пассажирки франт франтом оделся… Ей-богу, вот увидите… И каюту изукрасил как! Везде китайщина и японщина… На столе букеты роз. К обеду шампанское… За что же мне-то попало?
7
…я ему задал “ассаже” — то есть осадил, образумил.
— И не так еще попадет, Владимир Алексеич! — промолвил Иван Иванович.
— За какие такие дела, дедушка?
— А все из-за этой пассажирки.
— Она-то тут при чем?
— А притом, что все вы из-за нее с ума посходите… Уж вот вы, батенька, горячку запороли… непременно встречать ее захотели… Еще насмотритесь на пассажирку. Переход-то длинный.
— А сколько, примерно, времени?
— Да уж никак не меньше трех недель.
— И чудесно, дедушка! — воскликнул мичман.
— Что чудесно?