Пасть: Пасть. Логово. Стая (сборник)
Шрифт:
– В природе все функционально, – назидательно заявил Эскулап. – Волк – санитар леса, а ликантроп – санитар социума. Посмотри – первые жертвы явно асоциальные типы, те же бродяги, бомжи, и их… – заметил, что Капитан его не слышит, уставившись в одну точку, и сменил тему неожиданно и резко: – А не прогуляться ли нам, Капитан?! Развеяться, а?! Сегодня по блоку Аня дежурит, девчонка свойская. И у автоклавов кто-то остаться из лаборанток должен… Капита-а-а-н! Ну Капитан, подтянитесь…
Капитан изображал самую последнюю степень опьянения, и особых усилий для того ему не потребовалось, – отстраненно наблюдал, как Эскулап хлопочет, пытаясь оторвать его от стула.
Внезапно пришло понимание сути финала разговора, дикое алкогольное озарение: да Эскулап сам из них! Точно! Еще полгода назад сетовали они с Доктором, что им некому пересадить вилочковую железу объекта, каких-то великих результатов они ждали от такого опыта Не иначе как Эскулап ударился на подвижнический путь и теперь таскает внутри себя кусок ликантропической требухи… Оттого и спиртяга его не берет… Оттого и мысли такие… Тоже решил человечество облагодетельствовать…
И Капитан продемонстрировал полную отключку, продолжая исподволь наблюдать: что еще сделает Эскулап? А тот, оставив бесплодные попытки вернуть Капитана к активной жизнедеятельности, легко подхватил его могучими руками, перенес на кушетку, прикрыл извлеченным откуда-то покрывалом… Вышел и отправился по коридору, судя по направлению шагов, тяжелых, но уверенных – действительно в дежурку, пообщаться с Аней, свойской девчонкой…
Капитан приподнялся, достал из кармана диктофон, выключил – завтра, на трезвую голову, послушаем еще раз все его словоблудие – и заснул.
Во сне он крохотным муравьем бродил среди выросших до неба папоротников, а мимо с треском проламывалась, порхала, прыгала и с аппетитным чавканьем пожирала кого-то воспрянувшая от спячки биосфера… А Капитан знал, прекрасно знал в своем сне рецепт спасения рода человеческого – простой до гениальности, без превращения в косматых монстров – и искал, искал Эскулапа, спеша рассказать и поделиться – но того нигде не было. А к утру блестящая идея исчезла, испарилась, растаяла легким облачком…
Глава восьмая
Ночь давила. Давила на все органы чувств. Темнотой – на расширенные зрачки старика, звуками – на чутко вслушивающиеся уши.
Когда говорят, что «ночь безмолвна» – не верьте. Ночь полна звуков, иногда тихих, иногда громких – но всегда тревожных. Это не просто журчит ручеек – нет, его голос совсем не тот, что в солнечный полдень – там всплескивает вода под чьей-то осторожной ногой. Или лапой. И не просто треснул сам собой сухой сучок, остывая от дневного зноя – невидимый гость вышел на берег, он все ближе и ближе…
Старик поеживался от ночной прохлады и от обманчивых ночных звуков. Природу их он определял почти безошибочно – и все равно не мог избавиться от неприятного впечатления.
Тягучий, похожий на скрип крик коростеля – совершенно безобидной птицы, не знающей покоя и ночью, казался особенно зловещим – точь-в-точь кто-то точит огромный зазубренный ржавый нож. Точит именно на тебя. Коростели так привлекают самок, подумал старик. Странные, однако, вкусы у их подружек. Улыбнулся собственной шутке, тут же вспомнил жену – нахмурился.
Ночь обещала выдаться лунной – и обманула.
Откуда-то наползли исподволь тучи, скрыв почти полную луну, и только на востоке сверкали несколько звезд на небольшом участке чистого неба. Темные пятна кустиков там, у воронки, зажили загадочной псевдо-жизнью. От долгого и непрерывного вглядывания казалось, что они перемещаются – медленно-медленно ползут, бесшумно подкрадываясь… Стоило ненадолго отвлечься, потом вернуть взгляд – и чернеющие силуэты оказывались совсем на других местах.
Старик прекрасно знал все фокусы ночного зрения, хорошо знакомые любому дозорному – но легче от этого не стало…
…Никто не пришел. Никто не пожелал возобновить давешнюю трапезу. Светало. Надо было слезать, надо было идти домой, но просидевший почти неподвижно пять с половиной часов старик медлил, надеясь на совсем уже призрачный шанс.
Он не признавал поражений.
Даже теперь, когда близилось, когда стучалось в окно, отзываясь болью в груди, самое последнее поражение, неизбежное и окончательное – не признавал.
Доклад Марченко-Чернорецкого (уцелевший фрагмент)
…в исследованных 247 устных и письменных сообщениях случаев активной ликантропии у женщин не выявлено (за исключением бродячего сказочного сюжета о свекрови-волчице см. Приложение 7 п.п. 118–123), что позволяет с большой долей вероятности предположить факт лишь передачи женщинами дремлющего W-гена по наследству.
4.13. Гипотезу о стрессах, порожденных экстремальными ситуациями и вызывающих активизацию W-гена, подтверждает записанный в 1974 году рассказ Сузыкина Б.И., ветерана ВОВ, кавалера ордена Славы.
В начале лета 1942 года на Волховском фронте группа полковых разведчиков из 3 человек во главе с Сузыкиным Б. И. обнаружила в воронке неподалеку от советских позиций ликантропа, пожирающего свежий труп. По словам Сузыкина, это был «сумасшедший, совершенно потерявший человеческий облик и заросший диким волосом». Ликантроп пытался атаковать разведчиков, но оказался буквально изрешечен огнем в упор из двух автоматов. Через полтора часа доложившие о произошедшем командованию и получившие приказ доставить труп людоеда в расположение части бойцы обнаружили в воронке только лужу крови и клочья черной шерсти. Кровавый след уходил от места происшествия в лес, но ввиду наступающих сумерек погоня организована не была.
В рассказе Сузыкина особо отмечалось, что в описываемое время войска Волховского фронта попали в критическое положение: началось немецкое контрнаступление, сопровождавшееся постоянными бомбежками и артобстрелами, связь частей и подразделений с вышестоящими штабами в ряде случаев нарушилась, прекратился подвоз продовольствия и боеприпасов, участились случаи паники, дезертирства и перехода на сторону противника. Подробнее рассказ Сузыкина Б. И. см. Приложение 7, п. 209.
4.14. В протоколах Салемских процессов зафиксированы 16 случаев ликантропии (Приложение 7 п.п. 32–47) Особый интерес в связи с вышеизложенным вызывают показания казненного в 1637…
Она была в шоке. Она была в трансе. Сказать, что в последние сутки она не находила себе места – ничего не сказать. Она не искала места. Любое место выталкивало ее, отторгало, как чужеродное враждебное тело. Она шла и не знала, куда идет. Она не знала, куда надо идти и что надо сделать.
Виктор Эльдарович – умер! Такой молодой, совсем чуть старше ее… Такой красивый, такой обаятельный… И он не просто умер, нет! Она видела, видела с самого начала по каменным мордам этих скуловоротов, этих убийц – что не просто. Потом, к обеду, прокатился шепотом на ухо слух… Она уже ничего не воспринимала. Это она убила его! Это она взяла проклятую железяку с проклятой ампулой… Вся суета последних недель, все яростные поиски неизвестно чего, все озверение на лицах начальства – из-за нее! Нет, она сделала, что была должна, и тот подлец получил по заслугам… Но Виктор Эльдарович… Милый добрый Виктор Эльдарович…
Она шла и не знала, куда идет. Ноги сами несли ее куда-то, в полном и прямом смысле этого выражения… Надо что-то сделать, надо обязательно что-то сделать… Она не знала… Она уже ничего не знала… Она не могла идти на работу… Она никогда туда больше не придет. Не сможет. Потому что никогда больше Виктор Эльдаро…
Вишнево-серебристый джип даже не взвизгнул тормозами – настолько неожиданно шагнула на проезжую часть женская фигура. Шагнула слепо, невидяще, прямо под колеса. Водитель лишь начал тянуться к тормозу, когда украшенный лебедкой форкоп самым центром врезался в женщину, откинул… Колеса дважды подпрыгнули.
Несмотря на лебедку, намекающую на экстремальные гонки, экстремалом водитель не выглядел. Молодой и вконец растерянный парнишка, совсем уже не похожий на себя недавнего – катящего несколько секунд назад по жизни и по улице Руставели уверенным хозяином.
Выскочил, бросился было назад, к распластанному на асфальте телу. Остановился на полпути. Все напрасно. Слишком высоко пришлась точка удара, выше центра тяжести маленькой фигурки, на низко сидящей легковушке еще оставались бы какие-то шансы, а тут… Раз – и под колеса. Живым человеком это уже не выглядело, не выглядело даже мертвым – так, куча тряпья, выброшенного кем-то на дорогу…