Пасть
Шрифт:
Наконец он решился, опустил края черной шапочки, тут же превратившейся в обтягивающий черный капюшон с прорезями для глаз. Пригнулся и не бегом, быстрым шагом двинулся совсем не туда, куда шел до начала ночного собачьего концерта.
Торопливо, по-прежнему держа рюкзак спереди, спустился вниз, к берегу речки. Кузьминка здесь, в поселке, речкой была по названию на карте, а на деле — ручей ручьем. Едва сочилась на дне глубокого, стиснутого с двух сторон домами и участками оврага — можно перейти, не замочив ног. Что он и сделал.
С другой стороны овраг был шире и выше, домов наверху даже и не видно, одни заборы, отсветы дальних фонарей не долетали.
Но пройти этим берегом та еще проблема — весь зарос какими-то высокими, в рост человека, растениями с могучими зонтиками-соцветиями. Если двинуться сквозь частокол толстых, но ломких трубчатых стеблей — треск и хруст будут слышны аж на Пограничной…
Адреналин кипел в крови, подстегивал рвануть напролом, не разбирая дороги, от опасного места — места, где могли увидеть, запомнить, опознать…
Он подавил этот порыв, постоял, выравнивая дыхание, вспомнил про шапочку-чеченку. С натугой стащил с головы, аккуратно (хотя руки подрагивали) закатал края, превратив в безобидный на вид головной убор.
Чеченка была мала, безбожно давила и неприятно липла к разгоряченному, потному лицу…
…Шапочку он купил на рынке, в Автово. Купил быстро, на ходу, чтобы не запомнили… Мерить, понятно, не стал — и мучился, просчитавшись с размером.
Глаза помаленьку пригляделись к темноте, мандраж поутих, и он медленно, осторожно отводя толстые стебли в сторону, двинулся вперед.
Повезло: показался просвет в зарослях — тропка спускалась вниз, к самому урезу воды, и тянулась вдоль береговой излучины.
Шагать здесь было одно удовольствие — густые ольховые заросли отделяли натоптанную тропинку от домов. Их обитатели могли поголовно страдать бессонницей и коротать время у окошек — заметить мелькающий в редких просветах ночной камуфляж Олега было нереально.
Помеха пришла с другой стороны — неожиданно и почти мгновенно кишечник скрутило жесточайшими спазмами.
Ну, это-то он сумел предвидеть — медвежья болезнь неизменно нападала на него при ожидании важных событий: и перед защитой диплома, и перед сдачей экзаменов на права, и в загсе, перед свадьбой… А уж сегодня…
Планируя операцию, он не упустил этой своей особенности и, поразмыслив, решил не принимать адских импортных снадобий, на пару дней завязывающих морским узлом прямую кишку, — запасся туалетной бумагой да накинул лишних двадцать минут в раскладе времени.
Признаком патологической трусости такую особенность организма он не считал, мало ли как у кого тело реагирует на стрессы. Одни краснеют, другие бледнеют, третьи заикаются, четвертых тошнит… А у него организм мудро выбрасывает все, что может привести к заражению при попадании пули или клинка в живот, — не важно, что в загсе не ждут в засаде снайпера, а инспектора ГАИ не делают харакири провалившим экзамен… Следующая выходящая к речке улочка называлась Тополиной — планировщики этой окраинной части поселка не мудрствовали лукаво, называли улицы в стиле старой песни Юрия Антонова….
Крайний, самый ближний к Кузьминке дом — деревянный, уже старый, но красивый и высокий, — был его целью.
Олег отлично знал изнутри и снаружи этот дом, неизбывно присутствующий во многих детских, юношеских, взрослых воспоминаниях.
Знал ничуть не хуже, чем квартиру, в которой прожил все свои тридцать два года. Мог с завязанными глазами или в кромешной тьме пройти его вдоль и поперек — так, чтоб не споткнуться о коварный порожек, чтоб не скрипнула под ногой расшатанная ступенька или половица, а по лбу не ударила низкая притолока.
Знал и любил — настолько, насколько можно любить неодушевленную комбинацию камня и дерева… Любил и вот пришел, чтобы…
Он резко, на полуслове, оборвал внутренний монолог — нечего разводить сантименты, все тысячу раз просчитано, взвешено и продумано, надо не размазывать по памяти сопли умиления, а делать дело.
Рванул завязку рюкзака, пальцы не слушались, шнурок затянулся тугим узлом; oн выпрямился, медленно сосчитал до десяти, осторожно распустил узел ногтями. Торопливо размотал извлеченный продолговатый сверток и прижался разгоряченной щекой к холодной оружейной стали…
Приятный холодок и уверенная тяжесть дуры успокаивали и придавали сил, он закинул рюкзак за спину и проскользнул между разросшимися деревьями (Олег помнил их тонкими прутиками, посаженными для укрепления медленно подмываемого речкой берега) — проскользнул вплотную к забору.
Здесь собак опасаться не следовало; жили тут две собачки, числившие в предках московских сторожевых. Да вышла с ними беда недавно — скончались одна за другой от неизвестной заразы…
…Минувшим летом количество бродячих собак в микрорайоне, где жил Олег, заметно уменьшилось — в результате его вдумчивых экспериментов с порошочком под названием “зоокумарин”. Послужив науке подобно собакам Павлова, бездомные шавки позволили добиться идеального peзультата.
Не устоявшие перед фаршированными отравой аппетитными кусками, здешние псы загнулись не слишком быстро — чтобы не заподозрили отравления. И не слишком медленно — чтобы не свезли к ветеринару.
И вот уже третью ночь басовитый лай не доносится с крайнего двора по Тополиной и хозяева раздумывают, где приобрести нового сторожа… Совершенно напрасно, между прочим… Поздно им уже раздумывать…
Глава II
Машина медленно ползла по колеям, оставленным в глубокой грязи полевой дороги тракторами и их прицепами.
Руслан сидел за рулем, а его напарник, откликавшийся на прозвище Оса, работал с фарой-искателем. Хотя, пожалуй, никакая это была не фара — настоящий прожектор, компактный и мощный.
Через каждые полчаса они менялись местами — глаза уставали таращиться в освещенные мертвящим светом поля, высматривая в сюрреалистичном переплетении длинных ночных теней ту единственную, которую они искали.
Официально они сейчас занимались полезным и нужным делом — пресекали поползновения любителей квашеной капусты, предпочитающих делать заготовки на угодьях АО “Детскосельский”…