Пастырь мертвецов
Шрифт:
– Приветствую тебя, Мастер, – глухо промолвил скелет. В данном случае слово «мастер» имело иной смысл, нежели в отношениях учителя и ученика. То был официальный титул, которым принято величать некромантов, достигших надлежащей ступени владения ремеслом.
– Здравствуй, Хранитель, – кивнул Киреев. В отличие от слов «Костяной Хозяин», выражавших Сущность стоявшего перед ним создания, такое обращение подчеркивало своеобразную «должность» многорукого скелета.
– Можешь называть меня по имени, – молвил Хозяин.
– Спасибо, Северкласт. В последние дни у тебя спокойно?
– Более чем. От повседневных хлопот никуда не деться, но я справляюсь с ними очень оперативно. Уже и не припомню, когда здесь в последний раз происходило что-либо, требующее визита Мастера. Так что, признаться, я удивлен…
– У меня был весомый повод прийти сюда сегодня, – сказал Егор. – Возможно, скоро один мой коллега явится на твой погост с дурными намерениями.
– Что?! – глаза-свечки заполыхали факелами. – В городе объявился некромант-отступник? Кто-то из молодых, наверное?
– Хотел бы я, чтоб это было так, – вздохнул Егор. – Но увы. Это Ян, Северкласт. Ян Грушницкий.
Если бы скелеты умели нахмуриваться, сдвигая надбровные дуги, именно это и сделал бы сейчас Северкласт. По колебанию энергетического поля Киреев понял – настроение хранителя кладбища, еще секунду назад благодушное, стремительно ухудшается. Но внешняя реакция Костяного Хозяина на услышанное была не столь уж бурной.
– Ян, – задумчиво произнес скелет. – Он был здесь недавно…
«Что?! Значит, все-таки, был. И сумел замаскировать следы своего пребывания? Похоже, я сильно недооцениваю своего противника».
– Когда именно? И что делал?
– Примерно полтора года назад. Ничего особенного не делал. Просто прохаживался по аллеям, что-то напевая себе под нос. Даже со мной не удосужился пообщаться.
«Отбой тревоги. Конечно же, для того, чей возраст сочетает в себе лета всех похороненных здесь, полтора года – это как для меня несколько дней».
– На этот раз он придет с другими «песнями». Я очень прошу тебя, Северкласт – пообещай мне, что ты не позволишь Яну воскресить покоящихся здесь.
– Ты хочешь, чтобы я поклялся? – уточнил Хранитель.
– Да.
– Что ж, хотя особой нужды и нет, я сделаю это, – молвил Северкласт. – Подъем погоста совсем не в моих интересах – это ведь чревато для меня смертью или потерей контроля над собой. Клянусь тебе, Мастер Грегориус, что я не допущу ничего подобного.
– Я принимаю твою клятву, Хранитель Северкласт, – сказал Киреев.
Крошечный вихрь возник на земле между ними, унесся в небеса и там растаял. Клятва, принесенная покровителем Северного кладбища, только что стала частью Плеромы. Одной из невидимых нитей, скрепляющих ткань мироздания.
– Больше тебе ничего не нужно? – спросил костяной великан.
– Пока что нет.
– Тогда позволь мне вернуться к моим обязанностям. Работы еще на несколько часов.
– Конечно. До встречи, Северкласт, – Егор развернулся и пошел к выходу с кладбища.
Компаньоны его, видимо, вдосталь налюбовались шедеврами похоронных дел мастеров – и черт, и упырица уже сидели в машине.
– Ну как? – поинтересовался Горри. – Получилось?
– Конечно, получилось, – сказал Егор, присаживаясь на пассажирское сидение рядом с рогатым. – Но все могло сложиться иначе, если бы Грушницкий нас опередил. В любом случае, расслабляться рано – впереди ещё восемь кладбищ.
– Так чего же мы ждем? – черт повернул ключ в замке зажигания. – Поехали.
В течение следующих нескольких часов их «отряд превентивного реагирования» побывал на остальных ростовских кладбищах: Александровском, Армянском, Братском, Еврейском, Ливенцовском, Магометанском, Верхнегниловском и Нижнегниловском. И раз за разом Костяные Хозяева, носившие причудливые древние имена: Кольмендорф, Арменгвальд, Барагрим – говорили одно и то же. Ян Грушницкий не появлялся на погостах уже очень давно – но в понимании Хранителей, разумеется, недавно. А на мусульманском кладбище о нем и вовсе никогда не слыхивали.
Заручившись клятвами всех девяти Костяных Хозяев, Егор принял решение ехать домой. Теперь можно было заняться слежкой за непосредственным виновником нынешней суматохи. Дормидонт покамест не позвонил. Стало быть, Ян еще не предпринял никаких серьезных действий.
Глава 15
И льется кровь…
Площадка близ Центрального рынка, расположенная аккурат напротив Ростовского кафедрального собора, видела многое. Бывали здесь пьяные драки, милицейские облавы, разборки скинхедов с кавказцами, и массовые танцы опьяненных отчаянием бомжей. Но того, что произошло здесь в десять часов утра шестнадцатого июня две тысячи восьмого года, не видели ни серые бетонные плиты, ни чугунные столбики с цепями, ни купола и кресты устремленного к небесам храма, ни памятник религиозному деятелю Димитрию Ростовскому. И никто из случившихся там в то утро людей – даже пара бравых парней, проходивших срочную службу в Чеченской республике в самые горячие ее годы…
Откуда она взялась, так никто и не понял. Словно сама собой возникла из ниоткуда посреди толпы спешащих по своим делам граждан. Абсолютно голая девушка, лет шестнадцати-семнадцати на вид. Что ж, такое порой случается – слишком много алкогольных напитков с не изученными до конца свойствами поступает в последние годы на прилавки торговых точек нашей страны. Да и сумасшедших тоже хватает. Но… кое-какие признаки мешали воспринимать ситуацию как, пусть и неприятный, но все же рядовой эпизод повседневной действительности.
– Господи, Боже мой! – произнесла абсолютно неверующая продавщица солнечных очков, когда увидела, что творится в паре десятков метров от нее.
Виновница переполоха двигалась, покачиваясь из стороны в сторону и выставив руки перед собой, словно глаза ей застил туман. Время от времени она натыкалась на кого-нибудь из прохожих, хватала этого человека за одежду и пыталась что-то сказать. Но изо рта девушки вырывалось только бессвязное бормотание. Люди брезгливо отшатывались от нее, или отталкивали несчастную, привычно принимая ее за пьяную. В адрес девушки звучали при этом весьма нелестные эпитеты. Не имело никакого значения, что от нее совсем не пахло спиртным – сформировавшийся на протяжении десятилетий общественный стереотип был куда сильнее живого человеческого интереса к творящемуся вокруг, и сострадания к ближним. Последние два качества, впрочем, давно покинули души огромной части населения России.