Пастыри. Последнее желание
Шрифт:
– Калачев! Эт-то что еще за комментарии? Ты как себя ведешь? Так, ты тоже сделаешь к понедельнику дополнительно… задания 33 и 35. Я проверю!
Митя втянул голову в плечи – вот это было уже совсем плохо. Совсем…
Мишгана – Мишку Калачева – Митя боялся жутко, больше родителей, учителей и высоты.
И не то чтобы Мишган производил впечатление жуткого громилы, скорее наоборот – худой, вертлявый, весь как на шарнирах, он был слабее многих в классе. Тот же Стас Куприянов или Вовка Храмов могли бы уделать Мишгана одной левой.
И
Впрочем, нет, если повспоминать, то случались у Мишгана закидоны покруче, чем у других. В третьем классе попался он на том, что стырил у Лизки Болотовской из парты наушники от плейера. На родительском собрании, на которое тогда пригласили и учеников, Мишган рыдал и клялся, что больше не будет. Наврал, конечно, еще дважды ловили потом – в пятом классе ручку стянул многоцветную у «вэшника» Бутикова, а через полгода «чоко-пай» отобрал у второклассника…
Но это так, мелочь. А вот главная неприятная особенность Мишгана, за которую Митя его всегда не любил и даже презирал, – это какая-то странная тяга ко всему запретному, дурному, темному. Как говорил другой Митин сосед – жэковский слесарь и мастер «золотые руки» Олег Тимофеевич: «Мишку дурь как магнитом тянет»…
Выражалась «дурь» по-разному. То Мишган в четвертом классе принес в школу карты с голыми тетками и всем, даже девчонкам, предлагал их купить у него, то ножик с выпрыгивающим лезвием притащил и пугал в туалете малышню…
И все это со словечками всякими, с рассказами про какие-то «понятия», по которым живут «правильные пацаны» и братва. Причем братва – это вообще для Мишгана были чуть ли не самые лучшие люди. «У них все честно, все без байды, без сюсей всяких, – уверенно говорил Мишган. – Виноват, косяк спорол – ответишь. Без судов всяких этих тупых…»
Впрочем, загадка такого «братвового» уклона вскоре выяснилась – оказывается, старший брат Мишгана, Борис Калачев, состоял в какой-то крутой преступной группировке, причем не просто состоял, а верховодил, был в авторитете. Потом он попался и получил шесть лет. Братовы дружки семью своего, как это у них называется, «кореша», не забывали, поддерживали, ну, и младшего Калачева наставляли на «путь истинный».
А год назад Борис вышел – «по амнистяку откинулся», как важно объяснил Мишган. И наступил для вертлявого Митиного одноклассника звездный час.
Нет, Мишган не сразу стал грозой класса, да и всей школы. Все начиналось как-то потихоньку… Вот он, окруженный толпой слушателей, рассказывает про зону и тамошние порядки. Со знанием дела рассказывает, со словечками всякими. Вот в ответ на какой-то вопрос Никиты Куличко дает ему подзатыльник: «Следи за базаром, лошара!» Никита вжимает голову в плечи и молчит. А раньше ведь дал бы в ответ, обязательно бы дал…
Потом у Мишгана появились новые дорогие шмотки и деньги. Брат его, судя по всему, снова возглавил свою группировку, потому как заимел большую черную машину с тонированными стеклами, называемую Мишганом «бэхой».
Стояла черная «бэха» обычно у кафе «Гранада» – дверцы открыты, музыка гремит, рядом ошивается пара крепких мордатых парней. Вскоре по району слушок пополз – все бандиты Восточного округа Москвы выбрали Борьку Калачева своим главным, паханом «по-братвовски». И стал он уже не Борькой, а Калачом – человеком уважаемым и авторитетным.
Ну, а Мишган… Мишган решил, что и ему пора авторитет зарабатывать. Собственными «корешами» он обзавелся моментально, компания сложилась, теплее не придумаешь, – братья Володины, Дыня и Тыква, второгодник Тяпушкин по кличке, понятное дело, Тяпа и Жорка Иголкин, у которого отец – композитор.
А потом был памятный всему классу урок истории. Стоял май, дело шло к концу учебного года. Учитель, Николай Петрович, вызвал Мишгана к доске. Тот встал и, лениво растягивая слова, сообщил, что отвечать не будет – не выучил, некогда было фигней заниматься, матери помогал, она же одна у него, не забыли, нет?
Николай Петрович заводился быстро, потому как предмет свой очень любил и непочтительного отношения к нему не терпел. «Кто не знает своего прошлого, не может иметь будущего!» – часто повторял он слова какого-то своего древнего то ли коллеги, то ли объекта изучения…
Расчет был точен: услышав, что его любимую науку назвали «фигней», историк среагировал именно так, как Мишгану хотелось, побагровел, хлопнул ладонью по столу и заорал: «Бездельник! Вон из класса!»
Митя потом, вспоминая все это, пришел к мысли, что Мишган все рассчитал и подстроил с самого начала. В ответ на крики Николая Петровича он разулыбался и противным голосом сказал, что имеет право на образование, никуда не пойдет и орать на него не надо, это – непедагогично.
Тут терпение у историка лопнуло, он вскочил, схватил раздухарившегося ученика за шкирку и потащил к двери. Тот начал упираться и орать. Николай Петрович был дядькой здоровым, сильным, Мишгана скрутил и буквально вышвырнул из класса, услышав на прощание, что он – «Ка-а-азел, чмо очкастое!»
Потом, понятное дело, были и педсовет, и классное собрание, и заплаканные глаза Мишгановской матери…
Но самое страшное произошло неделю спустя, когда Николай Петрович повез весь класс в Лефортовский парк. Он любил устраивать такие вот «выездные» уроки, когда можно не только рассказывать ученикам про, например, «век златой Екатерины», но и показывать дворцы и усадьбы вельмож той эпохи.
В Лефортово выездной урок был посвящен Петру Первому. Историк чинно водил за собой стайку учеников, рассказывая про младые годы великого императора.
Неожиданно в конце безлюдной аллеи появилась, тихонько урча двигателем, знакомая черная «бэха». Мишган, плетущийся в самом хвосте одноклассников, раздвинул тонкие губы в мерзковатой ухмылке и призывно махнул рукой, мол, подгребай сюда.
«Бэха» подъехала, клацнули дверцы и из машины вылез Калачов-старший, Калач – детина почти двух метров росту, в черной кожанке и черных очках. Следом появились еще двое, один другого шире.