Пастыри. Последнее желание
Шрифт:
– Не тяни, Иван Васильевич! – попросил Громыко, поморщившись.
– Хорошо… Словом, только факты, договорились? Там уже гэбэшники понаехали, протокол осмотра, первичное заключение – все забрали, с ребят моих подписку сейчас берут, а я сразу к тебе помчался. У нас же бар-рдак, сам знаешь. Я и свалил по-тихому…
«Зря он выпил», – подумал Громыко, вытащил сигарету и принялся разминать ее в пальцах.
– Ну так вот, – эксперт уставился на майора своими выпученными глазами и, прихлопывая ладонью по столу, начал говорить
Далее: все внутренние органы на месте, вскрытия не проводилось.
Далее: тело хранилось в холодильнике при низкой, ниже сорока градусов, температуре, но при высокой влажности. Видимо, какая-то специальная система, в обычных морозильных камерах очень сухо.
Далее: кровь и лимфа, судя по поверхностному осмотру, заменены какой-то жидкостью, я думаю, синтетическим незамерзающим полимером или… некой биоактивной жидкостью сине-голубого цвета. Члены тела гнутся, кожа проминается при пальпации.
Наконец, глаза заменены стеклянными протезами. Это все.
– Глаза? – Громыко отбросил размятую сигарету, привстал. – Она что, слепая?
– Она – мертвая, Николай, – эксперт вытащил из кармана платок, вытер потную лысину. – Понимаешь? Пять лет как мертвая. Глаза выдали бы ее, за эти годы они превратились бы в белые мутные шарики. И вообще… С ней сделали что-то такое… Опыт или эксперимент какой-то. Понятно, что это – чушь и чертовщина, но мне сразу подумалось про Ямайку: магия вуду, тонтон-макуты всякие, зом…
Договорить он не успел – грянул телефонный звонок. Громыко сел, снял трубку.
– Ну что, н-нах? Допрыгался, н-нах? – в трубке забился злой голос замминистра. – Из приемной звонили, бля… Ты даже по собственному не уйдешь, понял-нет, н-нах? Тебя, н-нах, по статье уйдут! Уже комиссию назначают, н-нах, по расследованию, н-нах! Ты почему операцию не согласовал, н-нах?
Громыко помолчал, потом спросил:
– Кому дела сдавать, Любарскому?
– Какие, н-нах, дела?! Какой, к гребеням, Любарский?! – в трубке послышалось сопение. – Отдел твой расформируют, н-нах…
Замминистра выдержал паузу и добавил неожиданно другим голосом:
– Что тебя задавят, ясно было с самого начала, н-нах. Ты, майор, нашему шефу хвост прижал, а он, н-нах, такого не прощает, бля… Держись давай. Подготовь бумаженцию, типа докладной о предстоящей оперативной проверке в гостинице «Мир», задним числом, и отправь ко мне с человечком, понял-нет, н-нах? Я подмахну. Хоть немного тебе задницу прикроем… Все, н-нах, бывай!
В трубке забились короткие гудки…
«Этого следовало ожидать», – очень спокойно подумал Громыко. Крымов все понял без слов, спросил только:
– Сняли?
– Хуже… – майор вытащил вторую сигарету, крутанул колесико зажигалки. – Вышибли. С треском. И отделу каюк. Жалко. Ребят жалко. Одни погибли ни за что, другие… А-а-а, гори оно все синим огнем! Наливай, Иван Василич!..
Спустя полчаса Громыко проводил пошатывающегося эксперта вниз, похлопал по плечу, а когда за Крымовым захлопнулась железная дверь, подошел к бледному дежурному, нагнулся и, дыша коньяком в окошечко, спросил:
– Где задержанный по делу «чекиста»? Этот, который за профессором следил?
– В «телевизоре», товарищ майор.
– Открывай…
В «телевизор» – крохотную, метр на метр, камеру для задержанных – Громыко протиснулся боком, навис над сидящим на корточках мужичонкой в серой вьетнамской куртке и тихо сказал:
– Я – майор Громыко. Я задам тебе три вопроса без протокола. Ответишь – я уйду. Не ответишь – буду бить. Понял?
Мужик посмотрел на майора бесцветными глазами, и Громыко вспомнил слова эксперта про стеклянные протезы, которые кто-то, кого про себя он назвал «Кукловод», вставил своей кукле – Черному киллеру. «А вдруг и этот тоже?» – промелькнула мысль.
Но нет, сидевший перед, а точнее под ним человек куклой не был. Бесцветные глазки лихорадочно забегали, узкие губы зашевелились и снизу донесся хриплый голос:
– Спрашивайте…
– Кто ты и под кем ходишь? Мужичонка с шумом втянул воздух, хрустнул сцепленными пальцами и прохрипел:
– Карасев Александр Валентинович. Кличка – Карась. Дважды судимый. Статьи…
– Дальше! – нетерпеливо дернул головой Громыко.
– Был щипачем, но бухаю, руки трясутся…
У Калача теперь я… Шухерником. Братва довольна, косяков на мне нет.
– Кто тебя послал следить за Жуковым?
– Гуцул. Сказал – Калач велел. Сказал – профессор какую-то мутоту притаранил, можно на скачок взять…
– Калача знаю. Кто такой Гуцул? – Громыко почесал переносицу, сплюнул в угол. – Ну?!
– Гуцул… Богдан Гуцуляк. Он – в авторитете, но вроде из беспредела. Калач с ним на последней ходке снюхался, за Гуцула Толя «Сто колов» слово сказал. Теперь Гуцул с Калачом в корифанах.
Громыко, перед тем как задать последний вопрос, весь напрягся. Он понимал: после того, как он вслух произнесет то, что должен, пути назад уже не будет.
– Черный киллер… Что ты знаешь про него? Карась опять шумно вдохнул и, пряча глаза, покачал головой:
– Ничего, начальник. А кто это?
И тут же колено майора с каким-то хлюпающим звуком впечаталось в лицо уголовника. Тот дернулся, глухо застонал, вбитый в угол «телевизора», а Громыко уже заносил руку для полноценного удара.
– Все, начальник, все! Не прессуй, я почесняку базарю! – Карась прикрылся руками, шмыгая разбитым носом. Кровь текла по подбородку, капая на светлые брюки-слаксы.