Пасынки судьбы
Шрифт:
– Нет, не надо, пожалуйста! Так классно! Вечерний город, Старый Арбат, фонари, окна…
Настя принялась рассматривать картины, переходя от одного холста к другому. Некоторые из них были ей знакомы – Иннокентий Комов действительно считался модным художником, и его работы часто можно было увидеть на фотографиях в журналах, в рекламах и по телевизору. В основном это были женские портреты в интерьере, изображавшие знаменитостей – известных актрис, звезд эстрады, женщин-политиков, популярных писательниц, известных телеведущих. Все женщины на полотнах, при большом сходстве с оригиналом, выглядели ослепительно-красивыми, на
– Ну и как? Тебе нравится? – В голосе Комова прозвучало что-то похожее на искреннюю заинтересованность.
– Очень! – честно отвечала Настя.
– А какая работа больше всего?
– Вот эта. И эта.
Девушка показала на две картины, занимавшие скромное место в углу. Эти холсты разительно отличались от остальных полотен в студии – и небольшим размером, и темой (это были пейзажи), и скромной естественностью красок. На одном из них был изображен добротный бревенчатый деревенский дом с резными наличниками и коньком на крыше, на другом – пруд на опушке леса и плакучая ива, склонившая ветви к воде.
– А-а! – несколько разочарованно кивнул художник. – Это мои совсем ранние, юношеские работы. Можно сказать, давно пройденный этап. Сам не знаю, почему я их до сих пор тут оставил… Сейчас уже даже не могу представить себе, что когда-то писал в каком-то другом жанре.
– Мне сегодня снился точно такой же пруд, – вспомнила девушка. – Ну да, даже не похожий, а именно этот! Ива, кувшинки, цветущий луг, опушка леса вдалеке – это именно то самое место! Скажи, а где это? Где ты это рисовал?
– Под Москвой, – не слишком охотно поведал Комов. – У моего прадеда по матери было имение недалеко от Можайска. После войны бабушка купила в тех краях дом. В детстве я проводил там каждое лето. Это было славное время, наверное, самое славное в моей жизни… Но оно давно прошло.
– А что там сейчас?
– Понятия не имею. Я не был там уже лет, наверное, двадцать пять, с самой бабушкиной смерти. Ну а портреты? – перевел он разговор на другую тему. – Как они тебе?
– Обалденные. Особенно вот этой актрисы, забыла ее фамилию. И вот этот, с собачками… Ой, Элеонора, певица! Я ее вчера в ресторане «Весна» видела, прикинь? А вот портрет Дениса Буряка… Как здорово! – Она указала на томного синеглазого блондина в белой рубашке с раскрытым воротником апаш.
Блондин был изображен на фоне моря и неба с летящими по нему чайками, так, будто стоял на палубе старинного парусного корабля и задумчиво глядел вдаль, а ветер трепал его волосы и эффектно повязанный шейный платок.
– А я и не знала, что ты и мужчин тоже рисуешь! – удивилась Настя.
Дама, которая как раз в это время проходила через студию с бокалом коктейля в руках, грубо рассмеялась.
– Не хочется тебя расстраивать, Настя, – усмехнулся художник, – но Денис… Как бы это сказать… Не совсем мужчина.
– «Голубой», да? – огорчилась девушка. – Ну вот, и он тоже…
Она снова вернулась к портретам, а потом вдруг заговорила несмело:
– Послушай, а ты не мог бы… Не мог бы нарисовать мой портрет? Хотя нет, что я говорю!.. Представляю, сколько может стоить заказать портрет у самого Иннокентия Комова! У меня в жизни не будет таких денег…
– Перестань, – поморщился художник. – Ну что ты, о каких деньгах может идти речь?! Конечно, я обязательно тебя напишу.
– Правда? – просияла Настя. – А когда?
– Да хоть прямо сейчас! – Комов бросил взгляд на часы. – Времени у нас еще полно… Только мне надо переодеться и все подготовить.
Занявший место у стены ангел наблюдал, как художник, облачившийся в дорогие рваные джинсы и испачканную красками свободную рубашку от Prada, усаживал девушку посреди мастерской.
– Я уже вижу, как это будет, – говорил он, устанавливая свет. – Тут надо сыграть на контрасте. Ты такая юная, романтичная, словно пришедшая из другой эпохи… Нужен суперсовременный интерьер, хай-тек или модерн-минимализм – и ты в старинном наряде. Мадам Рекамье или нечто в этом роде… Сначала сделаем набросок. Повернись-ка чуть вправо. Вот так, достаточно. А теперь попробуй некоторое время не двигаться, хорошо?
Он быстро приготовил лист бумаги и взял в руки карандаш. Но работа, как видел ангел, не спорилась. Линии шли вкривь и вкось, художник вскоре потянулся за ластиком и больше стирал, чем рисовал.
– Что такое? – поинтересовалась девушка, видя, как он хмурится. – Что-то не так?
Не отвечая, Иннокентий скомкал лист и отшвырнул его в угол. Взял следующий, начал сначала – но с тем же успехом, точнее, без всякого успеха.
– Я плохо позирую, да? – забеспокоилась девушка. – Может, мне позу переменить?
– Сиди тихо! – прикрикнул на нее Комов. – И не разговаривай, мне это мешает!
Испугавшись, натурщица послушно замолчала и замерла неподвижно, стараясь даже не дышать. Но и это не помогло.
– Ох-хо-хо! – притворно вздохнула, входя в студию, Дама. – Ничего-то ты без меня сделать не можешь…
Она прошла мимо Апреля, нарочно задев его палантином по лицу, подошла к своему подопечному, встала у него за спиной, взглянула на эскиз, укоризненно покачала головой:
– Совсем никуда не годится… Что-то ты, мой миленький, вконец нюх потерял… – и положила ему на плечи обе руки.
И Ангел, которому с его места отлично была видна вся работа, стал свидетелем появления на свет нового шедевра популярного художника Комова. Повинуясь дьяволице, карандаш в его пальцах тотчас уверенно заскользил по листу. И вскоре на белом фоне возникло лицо Насти – совсем детское, радостно и доверчиво улыбающееся миру.
«Да, она именно такая, – думал Апрель, следя за появляющимся, словно по волшебству, рисунком. – Чистая, открытая, наивная… Ее меркантильность, попытка показаться расчетливой, жажда богатства и славы – ведь это все напускное, внешнее, шелуха, которая очень быстро отпадет… Эта Дама, демон, бывшая любовь Стирателя, сумела очень хорошо ее понять… Неужели они все-таки погубят Настину душу? Я не должен этого допустить! Но что можно сделать? Говорить с моей подопечной бесполезно, она меня и слушать не хочет… Как же помешать ее замыслам? Эх, был бы тут Озорник…»