Пасынок судьбы. Искатели
Шрифт:
Но все же самогон есть самогон – после седьмой рюмки мы с Борисом захмелели. Выпитое разжигало аппетит, и закуска на столе кончилась поразительно быстро. Лена зажарила яичницу, а после еды, выпив еще по рюмочке, уже – кому что понравилось, хозяйка убрала со стола и вдруг предложила:
– А хотите, я вам спою?
Борис недоверчиво посмотрел на художницу:
– Бардовская песня? КСП, Грушинка, супруги Никитины, и все такое?
Я пнул искателя ногой под столом, и кивнул:
– Конечно, Лена, очень хотим!
Хозяйка встала, ушла в соседнюю комнату, и вскоре вернулась с черной, расписанной пурпурными цветами, старинной семиструнной гитарой.
Усевшись по удобнее, Лена провела рукой по струнам,
Честно сказать – я был поражен! Невыразимо грустная, щемящая сердце мелодия, странные, не рифмованные, но очень напевные стихи – все рождало ощущение тоски, обреченности, и в то же время все это было каким-то светлым, добрым…
– Да уж! – брякнул Борис, пораженный не менее моего: – Лена, вы это сами написали?
От полноты чувств искатель даже назвал нашу хозяйку на «вы».
Лена кивнула:
– Это еще в студенчестве. Мы тогда все увлекались… Вы правильно сказали – КСП, Грушинка, Визбор, Кукин, Городницкий…
Я подал голос:
– Лена, мы завтра уезжаем! Если вам надо что-то по дому сделать – ну, дрова там, или починить чего ни будь, вы скажите сейчас, чтобы мы распланировали завтрашний день. И еще, вот деньги – за постой!
Лена вскинулась:
– Как не стыдно! Я вас что, за плату пустила? Да еще на топчан в сени! За это разве берут деньги? Уберите, уберите сейчас же! Сергей, я же могу обидится!
Я сконфужено убрал деньги, а Лена продолжила:
– Если есть желание поработать, то действительно, ребята, только если вам не трудно! – я купила две машины коряг, а колоть их у меня сил не хватает! Они все такие узловатые, перевитые все, смолистые…
– Завтра утречком все сделаем! – подмигнул мне Борис: – Топоры-то есть?
– Есть, есть! И колун, и клинья, и просто топор!
У меня потеплело на душе – хоть так отблагодарим нашу хозяйку!
Время близилось к полуночи. Выпили еще по одной, и Борис, до этого представившейся, как старлей милиции, проговорился, что занимался археологией. Лена тут же насела на него – ее интересовали орнаменты на древнерусской керамике, а Борис был докой именно в керамике, и минуту спустя они уже чертили на бумаге разные узоры, как дети, хвалясь друг перед другом своими знаниями. В комнате было жарковато, и я решил выйти, покурить на свежем воздухе…
На улице стоял легкий, звенящий морозец. Небо прояснило, и великое множество звезд, от огромных, до мелких, едва различимых, высыпало на нем. Было жутковато и интересно разглядывать знакомые с детства созвездия, всматриваться в Млечный Путь, который в Москве вообще не видно из-за городских огней.
Я стоял, опираясь рукой на изгородь, курил, выпуская дым в черной небо, и чувствовал себя настолько успокоено и умиротворенно, насколько это бывает в детстве…
Неожиданно что-то привлекло мое внимание. На фоне бездоно-черного неба проплыл едва заметный завиток дыма. Я повернулся – и обомлел! Труба профессорского дома слабо курилась, а за плотными шторами мансарды угадывался едва заметный огонек!
Я опрометью бросился в дом. Борис с художницей все так же увлеченно рисовали на бумаге узоры.
– Не так, не так! – говорил искатель, водя карандашом по листу: – Вот здесь лепестки загибаются книзу, а ягодки…
– Борис! – рявкнул я.
– Погоди, Серега! – не отрываясь от листа, ответил он.
– Борис, он в доме!
– Что!? – искатель вскочил, извинился перед хозяйкой, и на ходу натягивая куртку, бросился за мной…
Мы стояли в угольной тени, которую отбрасывал в звездном свете дом, и совещались.
– Надо попробовать заглянуть внутрь! – убеждал меня Борис: – Мы же даже не знаем, какая там планировка! Давай подкрадемся, и поищем щелочку в ставнях!
– А если он нас услышит? Может, лучше подкараулить его – ну, должен же он выйти когда-нибудь, в туалет, например, или за дровами?
– А вдруг у него все в доме?
Я не нашелся, что возразить, и мы, пригибаясь, стали подкрадываться вдоль забора к дому Профессора.
Ставни, сделанные из листов дсп, наглухо загораживали окна, мы трижды обошли фасад дома, но не нашли ни одной мало-мальски заметной щели. Меня колотил озноб – то ли от холода, то ли от страха. То, с какой легкостью Судаков расправился с Ледневым, внушало мне ужас – нас он точно щадить не будет!
– Давай зайдем сзади! – еле слышным шепотом предложил Борис.
Мы выбрались из палисадника, прокрались мимо огорода, и аккуратно перелезли через забор, выходящий на реку, блестевшую внизу, под горкой.
Из-за дальнего леса взошла тем временем огромная, багряно-красная, полная луна, осветив все вокруг, и предметы сразу отбросили густые антрацитные тени.
По мощеной белым кирпичом дорожке мы пробирались мимо корявых, голых яблонь к дому. Дым из трубы пошел сильнее, поднявшийся ветер закручивал его в кольца, рвал, размазывал по небесной черноте, словно замазку.
Ставни на окнах, смотрящих в огород, оказались пригнанными так же тщательно, как и на фасаде, но между окнами обнаружилась узкая задняя дверь. На невысоком, в одну ступеньку, крылечке виднелись свежие следы.
– Что будем делать? – спросил Борис, нагнувшись к самому моему уху. Я пожал плечами, осторожно вытянул руку и надавил на дверь. Заперто изнутри.
– Может, попробовать вскрыть? – так же тихо спросил искатель. Я отрицательно покачал головой:
– Вдруг он вооружен! Бесшумно вскрыть все равно не получиться, а открывать дверь для того, чтобы нарваться на пулю… Надо ждать!