Патриарх Гермоген
Шрифт:
Можно сказать определенно: Гермоген перешел в подвал Чудова монастыря лишь осенью, а не весной 1611 года.
Таким образом, с конца декабря 1610-го — начала января 1611-го глава Церкви пребывал под своего рода домашним арестом, «за приставами», на разгромленном Патриаршем дворе; из-за Страстного восстания он подвергся переводу под стражу на подворье Кирилло-Белозерского монастыря; там он томился с полгода; оттуда его осенью 1611 года (скорее всего, в сентябре-октябре) отправили в страшное подземелье Чудовой обители, где Гермоген провел последние четыре-пять месяцев жизни{279}.
На подворье Кирилло-Белозерского монастыря у патриарха имелось гораздо больше возможностей общаться с внешним миром, принимать посланцев от земского воинства, писать поучения, нежели в каменном коконе чудовского подвала. Приняв построения Белокурова, можно больше не ломать
Святитель ушел из жизни, когда на севере уже собиралось Второе земское ополчение князя Пожарского и Козьмы Минина — сила, которая освободит Москву. Сила, вызванная к жизни посланиями Гермогена… До прихода северного воинства под стены столицы патриарх не доживет.
Летописи на разные лады сообщают о насильственной смерти патриарха. Подробнее всего извещает о ней «Новый летописец». Там убийство Гермогена поставлено в прямую связь с успехами Второго земского ополчения: «Литовские люди, услышав в Москве, что в Нижнем Новгороде собираются ратные люди, посылали к патриарху, чтобы он писал, чтоб не ходили на Московское государство. Он же, новый великий государь исповедник, отвечал им: “Да будут те благословенны, которые идут на очищение Московского государства; а вы, окаянные московские изменники, будете прокляты”. И после этого начали морить его голодом, и уморили голодной смертью, и предал свою праведную душу в руки Божий в лето 7120 (1612) году, месяца февраля в 17 день, и погребен был в Москве, в монастыре Чуда архистратига Михаила» {280} . Дата земной кончины святителя, попавшая на страницы «Нового летописца», признается достоверной [72] .
72
Карамзинский хронограф, он же «Рукопись Филарета», дает другую дату — 17 января 1612 года, однако вслед за тем идет ссылка на «житие» Гермогена в «летописании», а летопись указывает на 17 февраля. Поэтому иная дата в «Рукописи Филарета», очевидно, — плод писцовой ошибки. — Рукопись Филарета [Романова], патриарха Московского и всея России. С. 57.
Хронограф подтверждает эту версию: «Гладом уморен бысть от безбожныя литвы» {281} .
Так же пишет и князь И.А. Хворостинин: «Мучили его (Гермогена. — Д. В.) скудостью пищи и питья… Спустя некоторое время после пожара [73] подошли воины наши с ополчением и победили врагов, а многих из них осадили в городе… А вышеназванный и святой патриарх Гермоген, славные дела совершив, к Богу отошел после многих страданий и мучений, по своей воле мучеником став» {282} .
73
Имеются в виду Страстное восстание в марте 1611 года и последовавшее за ним сожжение Москвы.
То же самое, только короче, сообщают одна из псковских летописей и «Вельский летописец»: «А великого святителя патриарха нового исповедника Ермогена умориша нужною смертью за его крепкий и непоколебимый разум, и прият от Бога неувядаемый венец»{283}.
Встречаются «экзотические» варианты: «затхошася от зноя», «удавлен»{284}. Однако они вряд ли имеют хотя бы самое слабое отношение к реальности. Печной угарный «зной» может погубить человека лишь в отапливаемом помещении, но откуда печь в подвале? И к чему душить дряхлого старца, пребывающего под крепкой стражей и ставшего абсолютно безопасным для власти? Поляки сделали много зла в Москве Смутного времени, но всё же не стоит видеть в них исчадий ада.
«Пискаревский летописец» предлагает иную версию: насильственной смерти не было. Забытый всеми, включая тюремщиков, Гермоген медленно угасал в каменном склепе под Чудовской обителью, пока не пришел его последний час: «И жил тут в великой нуже и в голоде, и в той нуже и преставися, а положен в Чюдове монастыре. А против литвы и против бояр, которые прямили королю, стоял великою жесточью и жил с ними в преке, а стоял за православную крестьянскую веру»{285}. Примерно так же
Из двух этих версий можно извлечь рациональное зерно: во-первых, поляки не решились прилюдно казнить самого упорного и самого убежденного своего неприятеля; во-вторых, большинство источников говорит о смерти святителя от голода, только одни приписывают ее злой воле поляков, а другие видят в ней результат обстоятельств. Трудно сказать, кто прав. Автор этих строк склоняется ко второму варианту.
Польско-литовский гарнизон, благодаря нераспорядительности своих командиров, нерасчетливому поведению солдат и противодействию земского воинства, остался без продовольственных запасов. Зиму 1611/12 года в голодной, разоренной Москве он пережил тяжело. Собирались ли офицеры стражи уморить Гермогена специально, или же они, потуже затягивая пояса, просто сократили рацион в первую очередь узникам, — результат один. Сытой жизнью из кремлевских сидельцев жили очень немногие. Опальный патриарх мог на нее рассчитывать в последнюю очередь. А много ли надо душе истерзанного старца, чтобы покинуть тело?
Глава шестая.
ГРАМОТЫ ГЕРМОГЕНА
Самый важный и самый сложный вопрос в биографии патриарха Гермогена связан с тайной его грамот, адресованных вождям земского освободительного движения. Вот уже второй век вокруг них ведутся жесточайшие споры.
Среди историков, писателей, публицистов образовались два лагеря.
Те, кто входит в первый из них, уверены: в декабре 1610 или, может быть, в январе 1611 года Гермоген принялся рассылать грамоты в города и земли Московского царства, «разрешая» в них от присяги королевичу Владиславу и призывая собрать полки, прийти к Москве, изгнать из столицы иноверцев и иноплеменников. Послания патриарха сыграли роль дрожжей, добавленных в тесто. Началось брожение. Из этого народного брожения, мутного и беспорядочного, выросло великое подвижническое дело земского ополчения. Земские рати явились под стены Белокаменной, а внутри нее созрело большое восстание против иноземного гарнизона.
Те, кто входит во второй лагерь, рисуют принципиально иную картину. Гермоген, с их точки зрения, никаких грамот, призывающих отбить столицу у поляков с литовцами, не писал. Возможно, какие-то письма составляла влиятельная «патриотическая партия», воспользовавшаяся именем патриарха в своих целях. Возможно, вообще не было никаких посланий: лидеры ополчения выдумали их, дабы придать своему делу вид борьбы за веру, получившей благословение от главы Церкви. Возможно, Гермоген все-таки сыграл важную роль при рождении земского воинства, но заключалась она не в прямом призыве «бить поляков», а в нравственном примере. Патриарх стойко сопротивлялся несправедливым и дерзким требованиям иноземцев, крепко «стоял в вере»; сам факт его духовной стойкости воодушевил русских людей, павших духом в годы черного междуцарствия. Видя, как глава Церкви проповедует не отступаться от православия даже в малом, вся земля взяла за образец столь чистое и возвышенное поведение, поднялась, нахлынула полками на Москву…
Во втором лагере нет единства по части точной исторической реконструкции. Предлагают несколько вариантов развития событий. Притом варианты эти весьма значительно различаются в деталях. Одна идея скрепляет всех его представителей: никаких грамот, звавших народ очистить Москву, Гермоген не писал.
Не бывает вполне объективных историков. Даже самый рафинированный специалист, сознательно прикладывающий усилия к тому, чтобы выяснить историческую истину и не поддаться стереотипам, все-таки хоть в чем-то покоряется веяниям времени. Какой прекрасный идеал — писать «без гнева и пристрастия»! Но в чистом виде он не имеет шансов на осуществление. Лишь в виде интенции, заложенной в сознание историка-профессионала. Честен тот, кто открыто провозглашает свою точку зрения, предъявляет читателям источники, на основе которых он работал, методы получения достоверной информации, логику, приводящую к тем или иным выводам, а потом дает возможность судить самостоятельно — верна ли эта точка зрения, или же выводы притянуты к ней искусственно. Великое лукавство — тысячу раз воззвать к объективности, встать в позу главного ее защитника, а потом все-таки провести в своем исследовании какую-нибудь тенденцию. Политическую, например, или религиозную, родовую, тендерную, провинциальную или же столичную — какая разница?! И всё это с видом святой невинности: «Я пришел к озвученной платформе путем совершенно объективных исследований».