Шрифт:
MajorMC
Серия «One shot»
Паучок
— Мить, а Мить? — Катя томно потянулась и потрепала мужа за плечо…
— Чего тебе? Опять на Никанорыча жаловаться будешь? — вполголоса спросил Митька.
— Нет, чего на него жаловаться — мужик, как мужик. Ни лучше других, ни хуже.
— И не вздумай жалиться! Смотри, Кать, наговоришь лишка, так другого пришлют, уж он тебе-то всю душу вытянет! Это тебе не Ивану Никаноровичу глазки строить и губки надувать… Скажи спасибо, что он учитель твой бывший… Был бы кто другой, давно
И точно — полупрозрачный паучок на желтовато-белесых тонюсеньких лапках выбрался из свернувшегося в рулон сухого листа, заскользил по невесомой паутине, на которой за ночь собрались искрящиеся в лучах восходящего солнца капельки росы.
Маленькие капли забегали по паутине, собираясь в громадные водяные наросты и, одна за другой, словно тяжеленные авиабомбы, просыпались холодным ливнем на землю. Отрываясь одна за одной, капли раскачали кружевную ловушку, но маленький паучок, прозванный нами Тимошкой, словно прилипнув, отважно мотылялся в центре паутины. Как только сеть, сотканная маленьким ткачом успокоилась, паучок соскользнул по одной из нитей к стеблю пшеницы, крутанулся по нему и исчез.
— Хорошо ему, да, Мить? Вот ни забот, ни хлопот. А тут… Третий год уже все это продолжается, и когда только закончится? — Катя всхлипнула, и ткнулась лицом в маленькие ладошки. Митька потихоньку, стараясь не повредить потоками воздуха паутину Тимошки, повернулся на бок и погладил супругу по спине, — Ничего Катюшка, потерпи, не одни же мы страдаем, — почувствовав ладонь мужа, Катя замерла, — Слушай, ведь забыл совсем! Колька, однокашник твой, вчерась в Воронеже, в магазине, изумительный отрез ситца нашел. Светленький, с лиловыми цветочками! Метра три. Я его за пять пачек махорки выцыганил. Завтра к соседям сбегаю, у них, говорят, швея есть! Всех обшивает! Договорюсь с ней, чтобы сарафан тебе пошила.
— Митенька, ты же мой хороший! — Катя, лучась от счастья, повернулась к Митьке и положила голову на кулачок, — Как же я тебя люблю!
— Да ладно тебе! Чего уж тут такого! Чутка вот до свадьбы не успел, а так бы…
Э-э-эээх… Какая бы ты красивая была! Все бы обзавидовались! — Митя мечтательно закатил глаза и причмокнул.
— Да-а-а-а…, - мечтательно протянула Катя, — самая красивая… Самая-самая-самая!
Т-с-с-с-с, — мгновенно посерьезнев, Катя повернула голову влево, — слышишь?
На западе, постепенно нарастая, послышался неясный, вибрирующий гул. И внезапно грохнуло так, что земля, на которой лежали Катя и Митя, вздрогнула.
Из-за пшеничного стебля выскочил Тимошка и суетливо заскользил по паутине, внезапно остановился в самом центре раскачивающейся сети, словно пытаясь её остановить.
— Смотри-ка, — хихикнул Митька, — Тимоха без завтрака боится остаться. Слушай, Катюш, а чем нас сегодня Петро потчевать будет? До жути каши хочется, гороховой, да на пару, а, поди опять, перловкой переваренной давится придётся. Неделю уже одна кашка дробь шестнадцать, надоела хуже горькой редьки. Надо мужикам наметку дать, тут лесок поблизости большой есть, туда наведаться да силки на рябчиков поставить, авось поймаем чего. Да пораньше сходить, а то смотри грохочет как…
— И не говори, Митенька, каша
Знаешь, как вкусно получается? — Катя разошлась, глаза загорелись, — главное, глиной хорошо обмазать, да только чтобы тонко получилось, ямку выкопать, да землицей присыпать и костер потом развести, лучше с полешек березовых, да на полтора часа. А в угли картошки молодой накидать. И такая вкуснотища получается, м-м-м-м… — Катя прикрыла глаза и улыбнулась.
— Ну, тебя, Катюш, наговоришь тут, — Митя громко сглотнул, — у меня вон полный рот слюны образовался от твоих кулинарных выкрутасов. Смотри, умру молодым, слюной захлебнувшись — останешься молодой, неутешной вдовой…
— Тю тебя, дурной, — Катя ткнула супруга локтем, — наговоришь страху-то. Смотри вон, завтракать они собираются, — махнула головой перед собой.
Прямо над паутиной, выписывая сложные фигуры, мелькала блеклыми крылышками небольшая бабочка, та, которую «капустницей» называют. А из-за стебелька пшеницы, как будто ожидая и нервничая — то появлялось, то исчезало полупрозрачное Тимошичье тельце. Бабочка, словно издеваясь, то приближалась вплотную к сети, то отдалялась на десяток сантиметров и выписывала кренделя над клевером. Не прошло и минуты, как паучий бог смилостивился над Тимошкой и кинул невесомую капустницу в смертельные объятия паутины. Несколько секунд, парочка трепыханий — и бабочка надежно приклеилась. А тут и хозяин ловушки, не спеша, осторожно, бочком-бочком подобрался, и…
Молниеносный прыжок на трепыхающуюся жертву, мельтешение длинных задних лап и Тимошка практически мгновенно закутал бабочку тонюсенькой паутиной в непрозрачный кокон. Несколько секунд и все закончилось. Только белесый сверток немного изгибался, покачивая тенета. Паучок прокусил кокон и впрыснул в жертву яд. Немного погодя, когда паутина перестала тревожно раскачиваться, Тимошка еще раз приложился к кокону, словно прощаясь с бабочкой, и убрался в свое логово, ожидая, когда тело бабочки переварится и можно будет спокойно всосать эту питательную жидкость.
— Мда, и вот так всегда, — брезгливо поморщившись, прошептала Катя, — кто-то охотник, а кто-то — жертва. Кто-то выслеживает, а кто-то — и не подозревает этого… Мда…
И, в свойственной всем женщинам манере, Катерина мгновенно сменила тему разговора:
— Мить, а Мить? А если девочка родится, давай её Викторией назовем? А если мальчик — Виктор?
— К-к-к-как-к-кую девочку? — поперхнулся Митя, — Так ты что Кать, это… Того? — Митя смутился и опустил голову, а секунду спустя, с сияющим лицом повернулся к жене, — Ты, что же это, Катюшка — беременна?
— Да нет, ты что? Не сейчас ведь, — с недоумением посмотрела Катя на Митьку, ойкнула, — Ой, прости меня, дуру такую, я ведь просто так спросила, на будущее…
Ну Мить, не обижайся, — Катя потянула «надувшегося» супруга за рукав, — Да будет тебе обижаться то… А девочку все-таки Викторией назовем. Вика! Краси-и-и-иво-о!
Плечо супруга внезапно дернулось, как будто отмахиваясь.
— Еще один? — тут же буднично среагировала Катя, убрав бинокль и открывая книжку…
— Ага, восьмой, за вторые сутки, — прошептал Митька, — Только не успел я разглядеть, то ли гауптман он, то ли обер-лейтенант, — и, под нестройный цокот автоматных очередей всполошившихся немцев натянул кожаный наглазник на оптический прицел винтовки Мосина.