Паутина Судеб
Шрифт:
Можно просто лежать… На мягкой постели… Представляя, как она лежала тут, наверняка сжимаясь в маленький клубочек, закрываясь от непривычного для нее дворца. Или свернувшись гусеничкой от холода, как она иногда заворачивалась в одеяло во время осенних ночевок под открытым небом, пока я не подкладывал дров в костер или не ложился рядом, согревая и охраняя ее…
Можно закрыть глаза – и перед ними снова встанет ее лицо… А я так и не сказал. Ничего. И больше не скажу… Некому.
Забавно… Мгновения сейчас убегают медленно и спокойно. Все, что могло, закончилось, все остальное – я и так закончу… А затем… Я наконец-то отдохну. От всего. От долга – я и сейчас
Тихо-тихо… Никто не потревожит моего покоя… Пока я не встану и не выйду отсюда… Пока меня не будет там – посвежевшего, улыбающегося, серьезного… Такого, каким меня знают и помнят. Такого, к какому привыкли те, кто могут видеть мое лицо. И другого меня они больше не увидят.
Тоненькая струйка прохладного ветерка, слетевшего с гор, пошевелила прозрачные занавески у приоткрытого слегка окна. Что с того, что сейчас уже начало зимы и белые башни города скоро станут частью снежного убранства?
Холодно…
Белые башни пронзают густо-синее ледяное небо серебряными иглами шпилей, еле слышно позванивает флюгер на одной из башенок Снежного дворца, а в крылатом городе стоит непривычная тишина. Выпавший за ночь снег закрыл белым покрывалом оплавленные дыры в мостовых, прикрыл вуалью обломки рухнувшей недавно Сторожевой башни… одной из многих. Магия королевы исцелила живых, но уже не могла помочь восстановить город, «зарастить» в восточной его части уродливый котлован, сейчас полузасыпанный обломками просевшего жилого дома, или же восстановить разрушенные во время буйства дикой магии строения.
Редко где мерцают теплые огоньки, хотя раньше весь город искрился и сиял, даже ночью… А сейчас лишь Снежный дворец залит светом, словно маяк…
Окно приоткрылось чуть шире, впуская холодный ветер, колкие снежинки и еще что-то… едва заметно мерцавшее сине-серебряными искорками… как отражение крошечных звезд, щедрой рукой Творца рассыпанных на бархате неба.
…Айранит, лежащий на кровати в одежде и бездумно смотрящий в потолок… Черные глаза уже не отражают звезд, словно пропали куда-то искорки серебра, потонув в черных зеркалах… Рука, поглаживающая рукоять серебряного кинжала, лишенного ножен… ласкающе… будто пальцы любимой женщины. Черный шелк длинных волос, рассыпавшихся по покрывалу. Белая прядь слева стала еще шире, да и на правом виске зазмеились струйки серебристой седины…
Ты плачешь?
Почему?
Ты же… исполнил свой долг…
Тихо скрипнула оконная створка… Бело-голубые искорки замерцали ярче, рисуя в воздухе уже виденный когда-то над разрушаемым Андарионом силуэт обнаженной девушки, чьи синие крылья роняли сверкающие силой перья над городом, рассеивая дикую магию Источника.
Зыбкий, мерцающий контур лица, ярких глаз и синих волос с белыми кончиками… Грустный, но понимающий взгляд…
Осознание, что надо…
Силуэт уплотнился, теряя сияние и рождая в воздухе ее прежнее тело… хрупкое, с короткими каштаново-рыжими волосами и без крыльев.
Так интересно было смотреть на мир иначе, быть этим миром… и так не хотелось возвращаться… но что-то звало… тянуло как магнит… одно слово, сказанное когда-то…
…Возвращайся…
Забавно, только что я лежал, но стоило в комнате оказаться кому-то еще, и я уже стою, стискивая рукоять кинжала до боли. Кто прошел? Кто посмел?.. Тонкий, какой-то эфемерно-хрупкий силуэт у окна. Ощущение, что зыбкий, неверный свет города огибает его, не оставляя тени на полу. Коротко остриженные волосы, взъерошенные холодным ветром, струящимся из окна. Узкие ладошки, машинально прикрывающие маленькую грудь. Широко раскрытые, темные, отражающие непонимание и недоумение глаза…
Ева…
Не может быть, не может…
Призрак, просто призрак… или же я наконец-то сошел с ума и сейчас любуюсь собственной иллюзией. Пусть так – мне хочется еще раз дотронуться до нее, даже если пальцы пройдут сквозь ее образ, не встретив на пути ничего, кроме прохладного воздуха. Чтобы понять, что она – всего лишь иллюзия, что вернуть ее нельзя… И наконец-то поверить в это…
Но кожа Евы привычно теплая… И покрывается пупырышками – холодно тут… И…
Кинжал летит на пол, с дребезгом ударяясь о мраморный пол. А я обнимаю ее. Руками, крыльями, боясь хотя бы на миг разжать объятия, выпустить ее из рук хотя бы на мгновение – так велик страх снова ее потерять, так сильна уверенность в том, что, стоит ее отпустить, и она снова исчезнет, на этот раз безвозвратно. Пусть я сошел с ума, пусть я всего лишь сплю – в таком случае я не хочу ни излечиваться, ни просыпаться…
Поцелуй… отчаянный, крепкий. С привкусом соленых слез. Кто из нас двоих плачет – я или она? Или мы оба? Секунду спустя я ощущаю привкус крови – наверное, поцарапал ее слишком острыми для человека зубами, ведь она не привыкла целовать меня в ипостаси айранита.
Научится. Мы оба научимся. Всему… вместе…
Так не бывает. Таких чудес не бывает. С того света не возвращаются… Значит, она будет первой? Но это и правда она… В своем хрупком человеческом облике… Нежная… Мягкая… И по-своему волевая. Я не могу оторваться от ее губ, не могу оторвать рук от ее плеч – боюсь, что, как только я отпущу ее, окажется, что это видение, и она исчезнет… Растает как дым…
Она прижалась ко мне, ее тонкие, холодные пальцы скользнули по моей спине, словно стараясь согреться…
Просто три слова, которые так легко и так сложно сказать… И которые я не успел сказать, пока она… пока она не… умерла. Но ведь сейчас… Да. Оторваться на секунду, обмирая – не рассыплется ли в прах… Нет, но…
– Я. Тебя. Люблю!
Она всхлипнула – и вдруг разревелась. От души, почти навзрыд, вцепившись тонкими пальцами, навсегда сохранившими на себе белесые ожоговые шрамы, в мою рубашку. Я скользнул кончиками пальцев по ее волосам и прикрыл глаза, чувствуя, как ее слезы пропитывают тонкий лен на моей груди, а с души сваливается огромный, доселе неподъемный камень…
Легко настолько, что кажется, будто я могу воспарить без крыльев, пока половина моей души, вернувшаяся ко мне, выплакивает свои оставшиеся позади беды в моих объятиях…
И даже мысль о том, чтобы отстраниться хотя бы ненадолго, чтобы сообщить ее скорбящим друзьям о чудесном возвращении, представляется кощунственной и неуместной. Кажется, я заслужил право быть эгоистом и собственником, и до утра никто не узнает, что ее королевское величество жива, что она вернулась. Мы оба слишком долго были порознь, чтобы сейчас пытаться снова влезть в «правильный» образ. И не знаю, как она, но я не смогу себя сдержать. Не смогу сделать вид, будто бы ничего не произошло.