Паутина
Шрифт:
— Поттер, ты вообще с головой своей дружишь? Так свою сестру подставил, это ж не каждый так сможет, да еще пылая праведным гневом.
— Малфой.
— Нет, ну, правда! Каких только ты глупостей за свою жизнь не совершил, но это был верх сообразительности. Тебе орден можно дать — «за расследование года».
— Малфой! — Джеймс, наконец, поднял голову, отбросил перо и воззрился на сокурсника.
— Я, конечно, польщен, что твой богатый словарный запас содержит в себе мою фамилию, но мог бы
— Заткнись, — процедил сквозь зубы гриффиндорец и отвернулся.
— О! Два слова — это уже разнообразие, — продолжал развлекаться Малфой. Раз уж они попали на две недели в рабство к МакГонагалл, должен же кто-то за это пострадать. — Я, кстати, уже готов.
— К чему это? — буркнул Джеймс, не поднимая головы от своего пергамента.
— К твоим извинениям за испорченное утро.
Гриффиндорец вскинулся, сверля глазами Малфоя:
— Не раньше, чем ты извинишься.
— За что это? Ну-ка просвети? — Малфой отложил перо и сел вполоборота к Джеймсу.
— За то, что за моей спиной ухлестывал за моей сестрой, — гриффиндорец тоже перестал писать. — Побоялся признаться?
— Поттер, откуда в твоей головушке такие светлые мысли? Не ухлестывал я за ней! — возмутился Скорпиус. Клевета.
— Ну, конечно… так, пару раз поцеловал ее…
— А ты еще и считал? — ухмыльнулся слизеринец, сам пытаясь припомнить, сколько раз целовал Лили Поттер. Ну, тут надо еще решить, считается ли пятиминутный поцелуй за один или же его надо разбить на несколько. Считать ли случаи, когда он ее целовал, но она не отвечала? В общем, проблемно. Вот если судить по качеству, то…
— Почему ты мне не сказал, что она тебе нравится? — прервал его размышления Джеймс.
— Хм, дай-ка мне подумать, — Скорпиус приложил палец к губе и поднял взгляд к потолку, — может, потому, что ты грозился вырвать пальцы и отрезать уши любому, кто к ней подойдет? По-моему, веская причина для скрытности… Тем более, что я до Рождественского бала как-то не собирался задумываться над вопросом о моих симпатиях к кому-либо. Но ты утром так настаивал, что мне пришлось чуточку изменить свои планы…
— Еще скажи, что я виноват!
— А кто? Кого сегодня утром в задницу клюнул бешеный гиппогриф?
— Ты сам поверил в то, что она была с Грегори, скажи, нет? — взъярился Джеймс. Очевидно, пытался унять свою совесть. Так похоже на Поттера — перевести половину стрелок на ближнего. — Ты же кинулся на него, как гоблин на фальшивый галеон!
— Не надо сравнивать меня с гоблином, — фыркнул Малфой, поправляя свои волосы. — Я, в отличие от известных нам лиц гриффиндорской национальности, не орал на всю улицу! Я мягко попросил Грегори держаться подальше от нее.
— Никогда не думал, что ты умеешь ревновать, — вдруг ухмыльнулся Джеймс. — Мерлин, Малфой, ты же ее ревновал!
— Заткнись, — огрызнулся Скорпиус.
— Ревновал! К Грегори! — развеселился гриффиндорец, глядя на лицо друга.
— Поттер, или ты заткнешься, или я за себя не ручаюсь… — пригрозил слизеринец, вынимая палочку.
— Ой, напугал, — фыркнул Джеймс, тоже доставая свою. — Сегодня утром ты что-то не показался мне грозой заклинаний.
Малфой встал, сердито наведя палочку на гриффиндорца:
— Просто не хотел кидать твой окровавленный скальп под ноги твоей сестре.
Джеймс тоже встал, все еще усмехаясь:
— А, может, ты просто не мог вспомнить ничего более сильного, чем «люмос»?
— А, может, ты заткнешься, пока я тебя в осла не превратил?
— Почему в осла? — обиделся Джеймс.
— Потому что у вас с этим животным есть одно общее качество, — Малфой тоже усмехнулся.
— Ну, все, сын-хорька-сам-хорек, ты нарвался, — Джеймс взмахнул палочкой. И остался стоять, довольный представшим перед ним зрелищем.
Малфой скривил губы, подняв руку и пощупав макушку.
— Надеюсь, ты хоть цвет его изменил, — изрек он, тоже взмахивая палочкой. А потом силился не захохотать в голос. — Нет, ты не осел. Ты пьяный ежик на вершине пихты.
Волосы Джеймса, волосинка к волосинке, вытянулись вверх, образовав черный ореол вокруг его головы. Он стал похожим на черный одуванчик.
— Ты испортил мою прическу! — возмутился гриффиндорец, посылая очередное заклинание в друга. Галстук Малфоя превратился в бабочку в тон розовому бантику на серебряных волосах, только с зелеными горошинами. Скорпиусу было трудно его хорошенько рассмотреть, но он оценил творчество Джеймса, превратив галстук того в шелковый женский платок с брошкой в виде гламурного сердечка.
Гриффиндорец не остался в долгу — мантия Скорпиуса стала белой, в черных подпалинах, как классическая шкура на корове. Немного подумав, Джеймс добавил еще и хвостик сзади. Малфой фыркнул — и мантия Джеймса уже была узко-облегающей, в черно-желтую горизонтальную полоску.
Дверь в класс отворилась, когда у Скорпиуса уже были вместо ботинок милые тапки с ушками и глазами, а Джеймс с ужасом понимал, что его любимая пара обуви стала какими-то странными, словно плетеными из коры, лоханями.
Парни повернули головы к дверному проему, где застыла Лили Поттер. Скорпиус видел, как быстро сменяются выражения на лице гриффиндорки.
— Как думаешь: кого из нас она прибежала спасать и защищать? — уголком губ осведомился Скорпиус у Джеймса. Тот лишь пожал плечами. — Тогда кого первого окликнет, значит, за того переживает меньше.