Павел I
Шрифт:
Екатерина, занятая угождением личному тщеславию, своим удобствам и удовольствиями, никогда не допустит сына к Трону. Он слишком был хорошо осведомлен о характере этой женщины — он знал её ещё скромной «Фике» из нищего Цербста; да и потом немало нагляделся и наслушался о её поведении, пристрастиях, и о её полной беспринципности. Она готова на любое преступление, лишь бы сохранить властные прерогативы, которые она ставит превыше всего на свете.
Панин прекрасно понимал, что Павел не только нелюбимый сын, но и — постоянная угроза и укор для матери. И его подопечный это знал, а потому никогда не тянулся к матери, потому закрывался молчанием и порой выглядел волчонком в золоченых дворцовых палатах. Павел боялся матери, боялся всего её окружения,
Никита Панин знал, что в окружении Екатерины по отношению к Павлу были уже произнесены слова «ущербный» и «сумасшедший». Пока это был лишь слушок, казалось, недостойный и внимания, но Панин слишком хорошо знал придворные нравы, чтобы приписать всё это случайной недобросовестности отдельных лиц. Потому он и обратился к английской знаменитости с предложением фактического медицинского освидетельствования Цесаревича, чтобы поставить заслон всем злобным измышлениям, и это при том, что при Дворе имелись придворные врачи. Но они ведь фактически — прислуга Императрицы, а Димсдаль совсем другое дело…
Димсдаль наблюдал на Цесаревичем несколько недель, проводил не раз полное освидетельствование, беседовал с ним на разные темы, и его заключение не оставляло никаких возможностей для двусмысленного толкования.
Цесаревич и Великий герцог Голынтинский Павел Петрович, единственный сын Её Величества, росту среднего, имеет прекрасные черты лица и очень хорошо сложён. Его телосложение нежное, что происходит, как я полагаю, от сильной любви к нему и излишних о нем попечений со стороны тех, которые имели надзор над первыми годами Наследника и надежды России. Несмотря на то, он очень ловок) силён и крепок, приветлив, весел и очень рассудителен, что не трудно заметить из его разговоров, в которых очень много остроумия. Что касается до его воспитания, то едва ли есть принц, которому было оказано более заботливого внимания. Он имеет по всем наукам отличных учителей, которые каждый день приходят его наставлять, и им он посвящает большую часть своего времени. Утро проводит он весьма прилежно с ними. Около полудня он отправляется изъявить своё почтение Императрице; после того он проводит несколько времени с придворными, которые имеют честь обедать за его столом. Окончив обед, после кофе, он отправляется к своим учебным занятиям, в свои внутренние покои, до самого вечера».
И через двести пятьдесят лет после Димсдаля его заключение остаётся наиболее полной зарисовкой физического и умственного развития четырнадцатилетнего Павла Петровича.
Внутренний уклад жизни Павла, процесс его возмужания фактически скрыт от потомков. После Порошина никто не вел каждодневных записей, никто не оставил подробных свидетельств. Сохранились только отрывочные и куцые зарисовки и характеристики, которые, конечно же, не дают возможность судить об этом с максимальной точностью.
Куда лучше известны общая обстановка при Дворе и политика Империи — две важные составляющие, влиявшие на мировоззрение и характер будущего Самодержца.
В 1768 году началась война с Османской империей; одновременно Россия вела военные действия в Польше против войск конфедератов.
Тяжелые сражения развернулись на южных рубежах; война с Турцией продолжалась несколько лет (1768–1774), была долгой и кровопролитной. Главные военные действия разворачивались в Северном Причерноморье, вдоль нижнего течения Днепра, Южного Бута, Днестра и устья Дуная. В июле 1774 года в болгарской деревне Кючук-Кайнарджа был заключён мир между Россией и Турцией. Турция признавала
На фоне военной кампании на Юге, в 1772 году, Екатерина вместе с Пруссией и Австрией пошла на раздел Польши, присоединив к Империи восточные районы Королевства. Через двадцать лет, в 1793 году, Екатерина вместе с Пруссией и Австрией осуществит второй раздел Польши. Угроза потери независимости в 1794 году привела к Польскому восстанию во главе с Т. Костюшкой. В 1795 году, после взятия Варшавы, последовал третий, последний, раздел Польши, а к России отошли значительные территории, в том числе и вся Курляндия.
Раздел Польши — старая идея Прусского Короля Фридриха II, которую первоначально Императрица Екатерина решительно отвергала, но затем приняла. «Фридрих Великий» здесь явно обыграл «Екатерину Великую», которая сделала Россию заложницей своей мегаломании. Россия получила в свой состав не просто чужеродную территорию, но и враждебные русскому духу — Православию — этноконфессиональные элементы: поляков и евреев. Польша стала «бомбой с тлеющим фитилём», постоянно угрожавшей целостности Империи до самого конца существования Монархии.
Хотя немалое число людей в России не считали решение о бесконечном территориальном расширении правильным, но перечить воле Екатерины II никто не смел. Нашёлся лишь один человек, кто поставил под сомнение избранный экспансионистский курс. Им стал Цесаревич Павел. В 1774 году он представил Екатерине записку — «Рассуждения о государстве вообще, относительно числа войск, потребного для защиты оного, и касательно обороны всех пределов». Двадцатилетний молодой человек фактически сформулировал военно-государственную доктрину, которая после его воцарения станет основополагающим принципом имперской политики.
Суть ее сводилась к трём важным положениям. Первое. Россия не должна вести наступательные войны, а только оборонительные. Второе. Россия не должна расширять пределы и должна отказаться от территориальной экспансии. Третье. Армия должна быть сокращена, но зато реорганизована на основе жесткой регламентации, благодаря чему можно добиться значительной экономии государственных средств.
Екатерина не просто проигнорировала указанные предложения сына, но с гневом их отвергла, считая все это «глупостью глупого человека». У неё был уже очередной «любезник», сильный и умный Григорий Александрович Потёмкин (1739–1791), который больше веек остальных временщиков ненавидел и третировал Цесаревича. «Шишок», «огрызок», «недоумок» — вот далеко не полный набор оскорбительных эпитетов, которыми он, не стесняясь, громогласно награждал Павла Петровича. Будучи вспыльчивым, но отходчивым и в общем-то незлобивым, Павел не таил долго обиду на людей. Было лишь несколько исключений, и самое главное — Потёмкин. Павел его терпеть не мог; ему это имя было ненавистно. После смерти фаворита он даже распорядился засыпать грот в храме города Херсона, где покоились останки Потёмкина…
Летом 1771 года произошёл один эпизод, повлиявший не только на придворную жизнь. В начале июня Цесаревич заболел «горячкой», и болезнь быстро приняла угрожающий характер. Врачи сбились с ног, а Никита Панин не отходил от Цесаревича ни днём ни ночью. Екатерина оставила свои увеселения в Петергофе и вернулась в Петербург, чтобы ежедневно видеть сына и получать известия о состоянии его здоровья.
Самое же непредвиденное случилось не в Зимнем Дворце, а вокруг него: весть о болезни Цесаревича быстро облетела всю столицу и вызвала неожиданно-сочувственную реакцию у населения. Толпы горожан ежедневно в течение пяти недель, пока продолжалась болезнь, собирались перед Дворцом, чтобы узнать новости о состоянии здоровья Павла. Молились, крестились, ставили в храмах свечи о здравии.