Павел II. Книга 3. Пригоршня власти

Витковский Евгений

Не успела Луиза появиться у стойки в чем-то другом, как южанин снова щелкнул пальцами. На этот раз на девушке не оказалось вообще ничего. Ну, этим кого удивишь, в баре особенно. Луиза бросила фокуснику: «Шутка на три миллиона» — имея в виду три миллиона сильно девальвированных итальянских лир, на которые он ее нагрел, воруя одежду. Южанин хищно ухмыльнулся и прямо из рукава вытряхнул десятка два золотых монет очень старинного вида. Луиза смахнула их в кассу, подала пожилой паре две порции и задрапировалась в занавеску.

Южанин впадал в ярость. Он швырял на стойку горсти перстней и браслетов с разноцветными стекляшками, — Луиза настоящих драгоценностей

тогда еще не отличала, — но фантазии проявлял мало. Вывел он из себя Луизу только тогда, когда очередная бутылка джина в ее руках превратилась в огромный флакон «Мадам Роша» — а в это время Луиза наливала американцам одиннадцатые порции! Луиза в сердцах грохнула бутыль об лоб наглого приставалы, рассадила ему бровь, хотя и не слишком. Гость в ярости ударил левым кулаком в правую ладонь — и все стало, как было. «Ты меня еще вспомнишь, вспомнишь, вспомнишь!» — выкликнул гость с противным акцентом — и вылетел из бара. Луиза и вообще забыла бы об этом случае, но под утро, когда бар закрывался, хозяин привычно погладил ее по запястью. Тут же Луизу как током ударило: где-то под трусиками ее обхватило ледяное железо. Она мигом побежала в туалет, осмотрела себя и увидела, что прямо под трусики на нее надето какое-то диковинное приспособление, наподобие тех же трусиков, но стальное, кованое, с прорезями в нужных местах, увы, очень маленькими. Красивая оказалась штука, но, вот беда, не расстегивалась. На Луизе был наглухо запаян пояс невинности.

Через полчаса, впрочем, он исчез, но перепуганная Луиза так и не заснула в ту ночь. Она боялась возвращения жуткой игрушки и не зря боялась. При первом же, совсем случайном прикосновении мужчины к ней, пояс опять вернулся. Опять исчез через полчаса. И опять появился. И опять исчез. И опять появился. И опять…

Луиза помчалась к тезке-прабабушке. Вообще-то к почти столетней Маме мало кого пускали, но правнучка Луиза своего добилась. Пояс был еще на ней, и она спешно предъявила его старухе, почти слепой, возлежавшей в лоджии в плетеном кресле.

— Ты никого не обидела, девочка? — с тревогой вопросила прабабушка. — Ты не отказала ли кому-нибудь, кто очень сильно просил тебя выйти за него замуж?

— Так и было, Мама… — растерянно ответила Луиза. — Но он был такой грубый, неаполитанец, наверное, и совсем мне не понравился, я не люблю мужчин с тонкими усиками…

Старуха тяжко подняла морщинистую руку и перекрестила Луизу. Она была очень огорчена, по загрубевшим морщинам бежали слезы.

— Бедная девочка, ты обидела великого Бустаманте!

— Кто это такой, Мама? — совсем испуганно произнесла Луиза и привздернула юбку: стальной пояс как раз испарился.

— Это… Это — великий Луиджи Бустаманте! Чему вас учат на Кампо Санто? Мне он никогда ничего не предлагал… — старуха горестно отвернулась, но говорить продолжала: — Увы, ты не первая. Бустаманте так редко просит девушку стать его невестой! Ведь в его власти было просто приказать тебе его любить и ты, дурочка, любила бы его, сколько бы он захотел, а потом — ничего не помнила. Такое было с Терезой… И с этой, с еврейкой… Ну, неважно, ее как-то тоже звали. А если он предлагает выйти замуж — значит, он хочет, чтобы ты сама любила его! Без волшебства! Слышишь, сама! Он мог бы превратить тебя в акулу, в змею, но он всегда карает одинаково…

— Так что же будет теперь? — спросила Луиза убитым голосом и села на пол у ног старухи.

— Будет как всегда… Ни один мужчина не сможет стать твоим возлюбленным, от любого прикосновения мужчины на тебе будет появляться этот железный пояс, а в нем, сама понимаешь… Рыцари-госпитальеры утопили этот пояс в море у берегов Родоса, епископ прочел над ним все нужные проклятия — а Бустаманте снова достал его. Теперь пояс твой.

— А если… — Луиза густо покраснела.

— Даже не пытайся, — ответила многоопытная старуха. — Тогда дополнительно к поясу на тебе начнет появляться шлем с опущенным забралом… Такое было с Франческой… Забудь даже думать.

— Так что же?..

— Ничего, — вздохнула старуха, — от судьбы и от Бустаманте еще никому не удавалось уйти. Так и будешь ты в этом поясе, покуда не полюбишь Бустаманте всем сердцем.

— Но мне совсем не нравится этот Бустаманте! Он совсем не в моем вкусе!

— Бедная Николетта говорила буквально то же самое… Я устала, девочка. Мой последний совет: не ходи с этой бедой к святым отцам. На костре тебя, конечно, не сожгут, но поймут неправильно. — Старуха дала понять, что хотела бы вздремнуть. Луиза, убитая такими новостями, ушла к себе на шестой этаж. На лестнице нарочно дотронулась до спины младшего брата, спавшего поперек ступеней, ощутила резкий холод на бедрах — и отправилась рассматривать железное украшение и так просто, и при помощи зеркала.

Подробный очерк дальнейших бед Луизы приводить не стоит, он вызвал бы слишком глубокое сострадание у читателя, а чего Луиза терпеть не могла больше всего, так это когда ее жалели. С благословения прабабушки она взяла в баре расчет, заняла у родичей все, что они могли отдать, и покинула Геную. Она перебралась в Милан, потом в Турин, жила в Марселе, в Париже, в Руане; отовсюду приходилось уезжать, как только ее непреодолимая боязнь мужчин начинала вызывать подозрения. Слух про «девушку в железе» пошел довольно громкий, не каждый же мужчина начинает приставания с прикосновения к руке. Луиза могла бы стать лесбиянкой, даже кое-что попробовала, — нет, это было не для нее. Она решила стать феминисткой: пересекла Ла-Манш и водворилась в Лондоне под наиболее широкое из феминистских крыльев — под крыло к Александре Романовой. Вообще-то серьезные феминистки с Александрой не желали даже дела иметь: эти гнусные предательницы женского дела считали, к примеру, что три четверти женщин в правительстве — вполне достаточно. Романова к таким полумерам относилась с презрением. Луиза ей понравилась: и тем, что женщина, и тем, что итальянка, и тем, что мужики ей нужны, как зебра на дерби. Луиза получила звание руководительницы итальянской секции, офис, двухкомнатную квартиру и скромное ежемесячное содержание.

Так жить было уже легче, но именно так было жить с каждым днем все невозможней и невозможней. Луиза, научившись болтать на нормальном английском языке — а не на том, на котором болтают в генуэзских барах, — стала захаживать к гадалкам. Везде ей почему-то предсказывали семейное счастье, и она, едва расплатившись, к такой гадалке больше не захаживала. Семейное счастье с неаполитанским волшебником было для нее хуже пояса невинности, а в поясе невинности о семейном счастье даже слышать смешно.

Однажды забрела она к ветхому старцу, гадавшему исключительно по темной воде в туманной чаше. Старец долго глядел в чашу, потом вернул Луизе все деньги, по уговору заплаченные вперед, — кроме пяти фунтов «за вход», как и было указано в рекламе, — и сказал, что в Лондоне Луизе никто не поможет.

— Позвольте дать вам на прощание бесплатный совет. Обратитесь к мисс Норман. Правда, она живет в Портленде, но ваш случай таков, что в Соединенном Королевстве, пожалуй, вам вообще не к кому обратиться, кроме нее.