Павлик Морозов (пьеса)
Шрифт:
Клава( со смехом). Его мать жаловалась в прошлом году: утром, говорит, в школу не добудишься. Вот что ни делай с ним, все равно не проснется.
Павел. Сейчас проснется! ( Привязывает к его ноге котелок на длинной веревочке, напевает.)
Зыбаю, позыбаю,
Пошел отец за рыбою,
Мать пеленки полоскать,
А я за волосы таскать!
( Дергает Якова за волосы и отбегает.)
Яков
Яков( протирая глаза). Пашка-а!.. ( Сообразил наконец, что над ним подшутили, ворчит, отвязывает котелок.)
Павел и Клава высовываются из кустов, смеются.
Ну, знаешь, это самое, за это можно и по шее дать!
Павел. Вот здоров спать!
Яков( потягивается). Это люблю! Эх, перебил ты мне, Пашка, сон интересный!
Клава. Какой?
Яков. Будто мать клюквенное варенье варит... А сахару, сахару положила!.. И пенка так и накипает! Мать говорит: «Кушай, Яшка, пенку». Я ложкой-то зачерпнул, а съесть так и не успел: ты как раз тут за волосы дернул!
Клава. А на болоте уже клюква розовеет. Видимо-невидимо!
Павел. Айда, сходим в воскресенье? Как раз дозреет.
Яков. Сходим... ( Зевнул.) Люблю я клюквенное варенье... Постой! Нельзя в воскресенье.
Павел. Почему?
Яков. В пятницу первый день занятий. В субботу - второй, а в воскресенье - третье сентября.
Павел. Ну так что ж?
Яков. Зоя Александровна говорила, что третьего сентября утренник в честь нового учебного года.
Павел. Если на зорьке встать, то к утреннику как раз поспеем.
Яков. Не люблю я на зорьке вставать! ( Смотрит на озеро.) Смотри, народищу сколько! И все удят. А костров-то, костров сколько!
Клава. Небось, со всех деревень сошлись люди!
Павел. Каждое воскресенье так на озере... Со всех деревень сходятся и на всю ночь. Красиво, правда?
Яков( зевнул). Угу... Давайте уху есть, ребята?
Клава. Ухи не дам, пока Мотя не придет.
Яков. А если она, это самое, только через час придет?
Клава. Все равно не дам!
Яков. Беда с девчонками!
Павел( вдруг). Клава, смотри, белка!
Клава. Где, где?
Павел. Вон, вон, на березке... Видишь?
Клава идет к березке. Павел дергает Якова и жестом зовет его к костру. Мальчики хватают ложки, торопливо хлебают уху.
Клава. Где белка-то? Я не вижу.
Павел. Правее, Клава, правее.
Яков. Ага, правее, правее...
Клава. Да нет здесь никакой белки! ( Оборачивается к мальчикам и, возмущенная, бросается к костру.)
Мальчики со смехом разбегаются в разные стороны.
Как не стыдно?
Вбегает Мотя.
Мотя. Ребята!..
Яков. Пришла! Давай уху есть!
Мотя. Ребята, за мной Петька длинный идет!
Яков. Опять Петька!
Павел. Ну, я ж ему!..
Мотя( удерживает его за рукав). Паша, не надо...
Павел. Пусти! Все равно драться будем.
Яков. Пашк, а ты не бойся... Если что, я помогу...
Входит Петр. Он настроен явно не воинственно. Больше того, он смущен и глядит растерянным.
Павел. Ну?.. Чего стоишь?.. Ну?..
Яков. Ну?..
Петр( тихо). Вы меня за человека не считаете... а я вот... пришел... ( Неожиданно всхлипнул.)
Павел( недоверчиво). Чего это ты?.. Петька!? Да ты что?.. ( Смягчаясь.) Петьк, ты чего молчишь? Слышишь?
Петр. Ты... про записки знаешь?
Павел. Про какие записки?
Петр. Ну, что в Иерусалиме бог против колхозов выступал... Голос его, что ли, был слышен...
Павел( насторожился). А что?
Петр. Эти записки наша соседка с Кулукановым сочиняла...
Павел. Врешь?!
Петр. Право слово... Меня мать послала к нему хлеба одолжить, я вошел в сени, да все и услышал. Потом Кулуканов увидал меня и говорит: «Молчи, а то голову оторву!»